Но никому и никогда она не могла открыть своего сердца. Выданная замуж совсем девчонкой за нелюбимого и почти не знакомого ей человека, она молча терпела превратности жизни, а тут позволила себе одну-единственную слабость — любить! Любить сильно, глубоко и искренне. Увы, Филиппу это не дано узнать.
Когда-то давно цыганка нагадала ей, что смерть к ней придет от любимого человека. Им для нее был муж, которого она и боялась, и уважала, и, может, свыклась, принимая обязательность отношений за любовь. Своего Мишу она терпела, конечно, как же по-другому? Но и знала, что на все пойдет Мишка, коли что не по его будет.
Бить — бил Василису много раз. Смирилась она с гаданьем и решила, что никуда от судьбы не уйдешь.
— Терпи, милая, стерпится — слюбится, — уговаривала ее тетка, единственный родной ей человек.
— Как же так, тетя? — плача от безысходности, спрашивала она накануне свадьбы.
— Вот так, доченька, — только и отвечала она, нарочито горько вздыхая. Наговорила Василисе о каких-то деньгах, якобы занятых у Мишкиного отца. Короче, так и подталкивала девушку саму принять решение. И Василиса, будучи человеком святой наивности и простоты, в знак благодарности, что помогали Петровы тетке, выскочила замуж.
Рано Василиса лишилась родителей, потому сиротку и взяла к себе тетка. Полячка эта была бабой хитрой и расчетливой. У самой дочь на выданье, и Василису держать рядом со своей она не хотела. Вдруг женихов выгодных уведет?! Ведь и красива, и хозяйка хорошая… Вот и отправила с Мишкой куда подальше, с глаз долой.
Вся прошлая нерадостная жизнь предстала перед глазами Василисы, когда она лежала на огромной и чистой кровати в убранной и приятно пахнущей травами комнате Филиппа.
«Интересно, сколько девок перебывало у него в постели?» — некстати задала она себе вопрос, и тут, словно в наказание за нелепые мысли, почувствовала такую сильную боль внизу живота, что закричала:
— Мама!!! Мамочка! Господи! Филипп, сделай же что-нибудь!
Филипп обернулся. В дрожащей руке он держал шприц. Капли пота скатывались по носу и падали на пол. Он подошел к ней и стал успокаивать. Голос его дрожал. Он не знал, куда деть глаза.
«Почему деду так легко удавалось справляться с этим?!» — спрашивал он себя. Он вспоминал деда в такие трудные моменты. Тот без всякого страха принимался за дело, успокаивая больных своим тихим голосом и твердой верой в успешный исход. Он же никак не мог сосредоточиться. Женщина с мольбой смотрела на растерянного Филиппа.
«У него это ведь впервые! Надо бы поддержать, чтобы он совсем не растерялся, да и самой станет легче!»