Поднять его удалось, но идти он не мог, а тащить на себе вонючую тушу Раздолбай не решался. Он оглянулся по сторонам и увидел крепкого парня лет двадцати пяти со спортивной сумкой.
— Брат, помоги мужика в подсобку увести! Замерзнет! — крикнул Раздолбай, не слишком надеясь на отзывчивость.
Спортсмен подошел без колебаний и, хотя был чисто одет, смело подхватил бомжа, положив его другую руку себе на плечи. «Во, дает!» — восхитился Раздолбай.
— Давай отец, шевели поршнями, пошли, — повелительно сказал спортсмен и сразу стал в их компании главным. — Куда его?
— Вон туда, под лестницу, — кивком указал Раздолбай.
Вдвоем вести бомжа было нетрудно, и они быстро пересекли двор.
— А в рот его… — бормотал пьяный.
— В рот никого не надо, — перебил спортсмен. — Хорошо ментов не было, живо бы тебе ливер отбили. Давай шевелись, а то отпустим, навернешься опять.
— Шевелись, мужик! — понукал Раздолбай нарочито грубо, чтобы не выглядеть рядом с уверенным спортсменом дюдюськой-бебяськой.
— Иду сынки, иду. Только вы не бейте, у меня все равно нет ничего.
— Да кому ты нужен, бить тебя?
Раздолбай открыл дверь подсобки. Повеяло затхлым теплом и запахом влажных тряпок.
— Прячьтесь тут, грейтесь.
— Во, батя, тут тебе прямо пять звезд! — одобрил спортсмен. — Давай, отсыпайся, не фиг лежать на улице.
— Спасибо, сынки, спасибо! — забормотал бомж и на четвереньках, словно пес в конуру, влез в подсобку.
Раздолбай закрыл за ним дверь.
— Спасибо, — поблагодарил он спортсмена. Ему хотелось добавить что-нибудь еще, вместе посокрушаться над несовершенством мира, но он только пробормотал: — И ведь ничего не поделаешь…
— А не хрен тут делать! — просто ответил спортсмен и, отряхивая рукав светло-серой куртки, пошел по своим делам.
Раздолбай зачерпнул снег, чтобы тоже смыть грязь с ладоней, и в этот момент долго молчавший внутренний голос отчетливо шепнул ему:
— Только что ты сделал лучшее дело в своей жизни.
— Да ладно, чего уж там… — хотел отмахнуться Раздолбай, но его сердце словно взорвалось, превратившись в огромную раскрытую чашу, и в эту чашу водопадом хлынуло неведомое раньше счастье. Казалось, кто-то бесконечно сильный и добрый нежно прижимал его к себе и проливал на него всю возможную любовь мира. Подобное чувство он испытывал в детстве, когда его обнимала мама, но сейчас это ощущение было намного сильнее. От неожиданных эмоций на его глазах сами собой выступили благодарные слезы. Он вспомнил, как Миша рассказывал, что подобное чувство было у него после крещения, и растерянно спросил:
— Это что такое… Неужели Бог?