— Пока принесет, я себе десять раз налью.
— Я тебе на башку налью твою наглую!
Если бы это была очередь за мясом, Раздолбай посчитал бы хлопоты оправданными, но масло показалось ему не слишком ценным продуктом, и он прошел мимо.
— Ты с ума сошел, не занял очередь?! — набросилась на него мама. — Масла растительного полгода нет, я на сливочном жарю, все корками пригорает!
— Я не знал, что оно нужное.
— А надо интересоваться, а не соседом-иждивенцем жить в доме! Бери банку, беги, покупай немедленно!
От слов «сосед-иждивенец» Раздолбай вздрогнул, словно у него перед глазами хлопнул пистон. Это была колкая правда — с некоторых пор он действительно ощущал себя в родительском доме соседом. Отчим приходил поздно вечером и обсуждал с мамой бытовые дела, которые решались без него.
Его ни о чем не спрашивали, с ним не советовались. Он переступил бы жадность и пополнил семейный бюджет из конверта под матрасом, если бы за это его наградили уважением, но знал наперед, что услышит «убери свои спекулянтские деньги». Если он был членом семьи, то в чем заключалось членство? В том, что его посылали в магазин бесцеремоннее, чем если бы он был посторонним?
— Мам, будь я соседом, ты бы мне говорила: «Сходите, пожалуйста, за маслом, а не беги-покупай», — сказал он, напустив на себя вельможное достоинство, и ушел, хлопнув дверью.
— Сам провоцируешь ссору, — шепнул внутренний голос.
— Господи, да если бы я жил отдельно и приходил в гости, мы бы не ссорились никогда! — воскликнул про себя Раздолбай.
Через два часа они принес наполненную маслом банку и поставил ее в прихожей с таким видом, что будь в банке не масло, а молоко, оно бы моментально скисло.
— Спасибо, — буркнула мама, демонстративно не притрагиваясь к его добыче.
Поздним вечером с работы вернулся дядя Володя.
— Есть хочу — умираю! Если этот троглодит не сожрал последние сосиски, давай, что осталось! — гаркнул он, сбрасывая кожаное пальтище. Тяжелые фалды мотнулись над тумбой, на которой стояла банка, и сбросили ее на пол. Стекло разломилось с глухим хрустом, и масло хлынуло по паркету во все стороны. Пол убирали до утра, но масло впиталось в паркетные трещинки, проникло под вытертый лак, и громадное жирное пятно распласталось по всей квартире. Решено было вызвать циклевщика и отлакировать паркет заново.
О бронхиальной астме Раздолбай не вспоминал со времен военкомата и даже начал забывать, что она у него есть. Циклевка пола напомнила, что диагноз был не только в медицинской карте. В легких у него засвистело, каждые полчаса он хватался за ингалятор, а ночью просыпался по несколько раз, мучимый сновидениями, в которых его душили.