Порой Наталье нравилось, что ее учат: так приятно, согласитесь, отступив в тень, спрятав иронию, наблюдать за тем, что происходит вокруг!
* * *
И все-таки не проявлять себя научила меня, наверное, жизнь. Моя душа, не умещаясь в расписанной и расчерченной обыденности, более того, рискуя быть разрезанной, как тесто металлическими формочками для печенья, ее кружками, звездочками и квадратами, могла спастись и сохраниться, только уйдя в глубину. Там она и плавала, легко и свободно, всегда перед выходом на поверхность принимая иную форму, дабы не пораниться об острые углы, пока, с течением времени, не овладела множеством форм и не научилась, как сама вода, пропускать сквозь себя и острое, и железное, и замкнутое, не поранившись, не потеряв своей целостности и оставаясь такой же свободной.
Но трудно было объяснить так Ольге. Да и зачем? Возможно, ей казалось, что я просто мечтаю о принце, считая себя очень тонкой и возвышенной. На что-то подобное она как-то мне намекнула. Я в ответ посмеялась: обычно утонченные барышни с подобными мечтами либо остаются старыми девами, либо, отчаявшись обрести идеал, довольствуются скромными коммерсантами, торгующими пирожками с изюмом. А я, вероятно, по сути своей… дикарка? может быть.
* * *
Сказала мне: я — маленькая разбойница из сказки. Не помню я этой сказки. Проще всего тебя представить на берегу океана или моря…
— …почему, почему киты выбрасываются на берег?
…в светлой юбке и простой белой блузке, с выгоревшими рыжеватыми волосами, с твоими легкими веснушками на чуть вздернутом носу, скорее просто симпатичную, чем красивую и очень похожую на худую фотомодель, на киношную девочку неопределенного возраста.
Но не верь глазам своим. И знай, воображение, заполненное, как пустая коробка, стереотипами массовой культуры, есть всего лишь пустая коробка. Китайский юмор. Я прошу тебя, Наталья, я просто умоляю, не учи меня жить. Извини. На себя посмотри, на вот зеркало и погляди: примитивней, по-моему, чем твой бородатый. Он — усатый. Ах, все равно. Сколько их было — бородатых, усатых! Уходишь? Пока. За пока бьют бока. Значит, усатый? Угу. И это было у моря? Ну, почему, почему… Заткнись про своих китов, может, у них революция. Самоубийство нации. Где заря, так сказать, бирюзова.
Она сбежала по ступенькам; рассыпались и скатились колесики ее смеха. Все проходит, и мгновение это уже в прошлом. Ау.
Где лазурная пена. Гламурная яма.
Пожалуй, появись на берегу мужчина, чуть-чуть приятный мне, я могла бы легко увлечься им ровно на один день, чтобы, едва он скроется вон за той, серо-золотистой горой, вспомнить, что так и не спросила его имени. И волна плеснет в берег дальний.