Ни один мужчина не способен был погрузиться на ту глубину, где свободно и радостно плавала порой моя душа. В оперетте от любви поют и танцуют, в трагедии от любви умирают, а в жизни — а в жизни — а в жизни. Но знакомилась, обнимала и любила я чаще всего только в воображении. И, поделившись своим чувством, мгновенным, как пламя спички, или чуть более долгим, как пламя зажигалки, с одной из своих подружек, забывала и само чувство, и того, кто его невольно вызвал. Навсегда. Мне самой пришло на ум странное сравнение: я примеряю и его, и его жизнь, на какое-то время новый костюм полюбив, и демонстрирую тем, кто оказывается рядом, как х-модель, где х, как мы помним из школьной программы неизвестная величина, значение которой и требуется определить…
* * *
А я хочу сделать небольшое отступление. Поговорить и о себе. Сочинители, страшно устав от постоянной необходимости скрываться за персонажами, стали сначала осторожно, а потом все смелее высовываться из-за них, как кукловоды, и, наконец, даже запустили слушок, что вновь, как в старые добрые времена, коих, разумеется, к счастью сочинителей, никто не помнит и не знает, модно вводить в повествование автора, а самые современные стали просто писать о себе, только о себе, исключительно о себе.
Но мне ближе те, что по причине нежного тщеславия и робости, все-таки желают оградить самих себя от возможных попреков и насмешек, и потому придумали хитрую самозащиту под названием «образ автора»: мол, это не мне, кукловоду, хочется просто так поторчать на сцене, и это вовсе и не совсем я, и корова не моя.
И хоть корова действительно не моя, но летела на «Иле» из Новосибирска в Москву, вроде бы, именно я. Непонятный город — Новосибирск, — скажу я вам. Впрочем, речь о другом. В самолете внимание мое привлекла пара: молодой парень и девушка. Ее я узнала: топ-модель из театра моды. А он по виду оператор или фотограф — то есть живой прибор для фиксации мгновения. Ее ультра-облик — прямые плечи, многослойная атласная юбка, змеиная головка с похожим на морского ежа, черным бантом, — так же был странен среди неплохо одетой, но по-обыденному усредненной толпы пассажиров, как удивителен среди добротных наседок и низкорослых крякв павлин и нелеп между тягловых лошадей желтый жираф. Все невольно смотрели на нее. Во всех зрачках она отражалась. И чувство возникло у меня, что она точно разноцветная груда осколков, маленьких и больших, отражаясь в сотне зеркал, загадочным образом превращается в них в целый единый предмет, который без наблюдателя не способен удержать свою целостность больше чем на мгновение, а значит, только в глазах людей и существует как нечто цельное и самостоятельное. И окажись топ-модель в самолете одна, сразу же она рассыплется на бант, на черные слои юбки, точеные ножки, ушки, губки, а стеклянные глазки куклы откатятся прямо к запасному выходу. Наверное, на тот случай, если вдруг никого вокруг не окажется, она и держала при себе оператора — круглое зеркальце объектива. И подумалось мне, что девушка-модель из театра моды — настоящий антипод моей героини.