Болезнь развивалась стремительно. Уже слабея от надрывающего грудь неотвязного кашля, он снял трубку.
- Кажется, все в порядке, - сказал он, с усилием сдерживаясь, чтобы не закашляться. - Инкубационный период кончился. Заболел только я. Главное теперь - дезинфекция... Прошу позаботиться о моей семье. Может быть, можно отправить жену в санаторий. Ей необходимо это. Пусть она как можно дольше не знает о моей судьбе... Прощайте!
Александр Никитич повесил трубку, не дожидаясь ответа. Он боялся раскашляться, проявить слабость. А ему очень нужно быть сильным.
Доктор подозвал Елену Викторовну к дверям своего кабинета. Из-под марлевой повязки голос его слышался глухо.
- Завтра, если ни у кого не повысится температура, позвоните в город и сообщите: вспышка эпидемии приостановлена. Мы сделали все, что в наших силах... Не забудьте продезинфицировать телефон. Моей жене не говорите, как все произошло. Прощайте!
Он сделал предостерегающий жест и, увидев, что молодая женщина метнулась к нему, закрыл дверь. Доктор знал: до следующего дня ему не дожить. Он набросил на себя саван и вышел во двор эпидемиологической станции.
Те, кто остался в живых, видели в замерзшее окно, как Александр Никитич медленно, с трудом преодолевая охватившую его слабость, шел умирать, но так, чтобы никто не заметил его слабость, - как там, когда-то перед расстрелом... Тогда ему удалось бежать, здесь бежать некуда... Шел к строению, превращенному в мертвецкую.
Он лег на деревянные нары, накрылся с головой саваном, чтобы другим не пришлось к нему прикасаться... Так и умер он, думая о других.
Вот что случилось в далеком забайкальском городе, где, может быть, и сейчас стоит безымянный памятник человеку, предотвратившему бедствие. Я подумал: если человек мог так умереть, то как самоотверженно он должен был прожить свою жизнь!
Через много лет после смерти доктора Александра Микулина я прочитал его дневники, записи, газетные вырезки, которые он собирал. Некоторые записи так и не удалось расшифровать, потому что Александр Никитич делал их одному ему известными условными знаками. Одни записки были совсем короткие - в несколько строк, другие пространные. Все зависело от того, где, в каких условиях он находился.
Из записок Микулина я приведу только то, что может иметь отношение к повествованию, к событиям, происходившим значительно позже.
ДАВНЫМ-ДАВНО
Верхнеудинск. Почти три месяца провел в Монголии. Из партизана опять стал доктором. Руководил эпидемиологической экспедицией, ну и между прочим интересовался другими делами. А все началось с прошлогоднего совещания панмонголистов в Чите. Свадебным генералом сделали Нэйсе-гегена, из бурятских князей-теократов. Он стал председателем конференции, а управлял всеми делами расторопный японец - майор Судзуки. Не обошлось дело и без атамана Семенова. Продался японцам и выдает себя за бурята.