— Мам, понимаешь, у Каринки одна мама, и она пингвинов не осилит. Даже одного. А Каринке о-о-очень хочется усыновить этих модников во фраках. Я сказал, что вы у меня добрые богатенькие «буратины» и не откажете. Мам, я буду рисовать тебе эскизы бесплатно.
— Ну, если «о-о-очень»… Опекунство — это поступок благородный. Мила, я думаю, мы осилим и пингвинов тоже.
— Я согласна.
— Ур-ра-а!
— Макс, не ори!
— Я ж тебе говорил, у меня родители что надо!
— Ой, спасибо вам большое! Я так рада. А давайте в воскресенье вместе в зоопарк пойдем? Вы увидите, какие они замечательные!
— Да, конечно. — «Буратины» дружно закивали головами.
— И на паука моего тоже, — сказал Максим.
— Конечно.
«Вот он — сон в руку. Теперь у нас будет свой паук. Птицеед. Значит, он большой. Сон в руку. Надеюсь, голова у него будет не от Художника».
* * *
— Когда они сказали про «это», меня, действительно, чуть удар не хватил. Мы «усыновили» пингвинов и паука. С ума сойти. А на сколько? На месяц или больше?
— Посмотрим. Деньги, конечно, не очень большие. Хотя если за год…
— А ты видел, как они были довольны?! А как тебе девочка?
— Симпатичная. Но ты у меня лучше. Мила…
— Что?
— Правда, я — молодец?
Андрею так хотелось, чтобы Мила его похвалила. Ведь благородный поступок был совершен в большей степени для нее, чем для сына. Андрей хотел вырасти в ее глазах.
— Конечно, молодец.
— А мне полагается какое-нибудь вознаграждение, если я такой «молодец»?
— Двойная порция компота!
— А «булочку»?
Раньше, о занятии любовью с Милой влюбленный Андрей говорил: «скушать булочку». Раньше…
* * *
Написание портрета подходило к концу. Следующий сеанс, скорее всего, будет последним. Художник не разрешал Миле смотреть на незавершенную работу. А ей, конечно, уже не терпелось взглянуть. Хоть одним глазком.
— Я сгораю от нетерпения. Ну почему ты мне не разрешаешь на него посмотреть? Ведь это же мой портрет. Я обещаю, что не буду критиковать, если мне что-то не понравится.
— Вот допишу и посмотришь. Портрет тебе понравится. Я в этом уверен. И тогда я с превеликим удовольствием выкурю свою любимую сигару.
— Сигару? Но ты еще ни разу не курил при мне. И я не видела у тебя никаких сигар.
— Я курю их только при благоприятном стечении трех обстоятельств. Когда законченное произведение нравится заказчику. Это раз. Мне. Это два. А после окончания работы я должен испытывать безмятежное умиротворение и тщеславное восхищение собой и своим талантом. Это три.
— «Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!»?
— Что-то вроде этого.
— А разве так бывает, что человек портретом доволен, а ты — нет?