– Курьер от попечительского отделения, – пояснил он вполголоса, глядя вслед грохочущему по мосту скакуну. – Пришел ответ на донесение Керна.
– Тебе нечего бояться, – столь же тихо, убежденно отозвалась Маргарет. – Он обещал мне, что тебе ничто не грозит, и я верю в его возможности.
– Может, и так, – вздохнул Курт, – однако все равно придется явиться к старику. Лучше сегодня; ненавижу безвестность.
Долго терзаться безвестностью ему не пришлось: уже в приемной зале он наткнулся на Ланца, которому Бруно, сумрачный, злой, втолковывал что-то, отчаянно жестикулируя. Увидев Курта, оба умолкли; молчание провожало его до двери к лестнице, молчание и – ощутимые всем телом взгляды в спину. Лишь когда он поставил ногу на первую ступеньку, позади послышалось тяжелое:
– Гессе!
Он обернулся медленно, встретившись с темным взглядом Ланца, и тот шагнул ближе.
– Из кураторского отдела пришел ответ на донесение Керна, – сообщил Дитрих, и Курт приподнял бровь в наигранном удивлении:
– Донесение? В смысле – донос на меня, ты хотел сказать?
Старший сжал зубы так, что натянулась на скулах кожа, но на его слова ничего не ответил.
– Либо ты везучий, мерзавец, – продолжил Ланц негромко, выцеживая слова с напряжением, – либо у твоей ведьмы и впрямь немыслимые связи… Радуйся, сукин сын.
Курт лишь пожал плечами, отвернувшись от полыхающего взора своего бывшего подопечного, молчаливого, как смерть, и вновь развернулся к лестнице.
Керн был многословнее и в выражениях на ту же тему гораздо несдержаннее. Маргарет оказалась права: ответ, привезенный курьером, был четким и недвусмысленным – следователь четвертого ранга Курт Гессе действовал ad imperatum et summo studio omnino[174], и причин к проведению собственного расследования попечительским отделом Конгрегации нет…
О вышеупомянутой переписке уже через три дня стало известно половине Кёльна. Курт был убежден, что невольным распространителем сведений стал Бруно; видя курьера и зная, что о его выходке Керн не мог не сообщить наверх, студенты наверняка насели на его бывшего подопечного, требуя сказать, почему до сих пор не арестован столь явно предавший Конгрегацию следователь. А получив ответ, слушатели кёльнского университета в который уж раз воплотили в жизнь местную пословицу «если что-то известно хотя бы двум студентам»…
Уже не раз до Курта доходили сведения о том, что в студенческом трактире часто разгораются споры и случаются даже рукоприкладства между приверженцами идеи виновности некогда арестованной пфальцграфини фон Шёнборн и теми, кто искренне (либо же от нежелания над тем задумываться) полагал ее оговоренной, а дознавателя Гессе – исполнившим свой долг. А однажды вечером, за сутки до ожидаемой ночи, в кривом и тесном, как дешевый сапог, проулке, возвращаясь из Друденхауса, Курт столкнулся почти в буквальном смысле нос к носу с приятелем покойного университетского секретаря. Тот стоял, привалившись плечом к глухой стене одного из домов, глядя так, что стало понятно сразу и без сомнений: Герман Фельсбау поджидал здесь майстера инквизитора, поджидал давно и намерен был ждать до последнего. На сей раз тот был трезв, однако взгляд горел лихорадочно и отчаянно, а движения, хоть и уверенные, были рваными и излишне резкими. Преодолев желание отступить назад, Курт, лишь чуть замедлив шаг, приблизился, пытаясь за эти несколько шагов решить, как лучше поступить в этой ситуации – пройти мимо молча, поздоровавшись или же остановиться…