– Ты знал? – не оборачиваясь, тихо спросил он, слыша, что Бруно остановился позади, за левым плечом, словно демон, готовящий неведомое искушение, – что она бывает здесь, – ты знал?
– Да, – отозвался тот так же тихо. – Я ее здесь видел.
– Почему не сказал, когда я…
Курт осекся, поняв, что говорит не то, что почти сознается вслух в том, что самому себе не высказал еще до конца; его подопечный вздохнул так тяжело, что он поморщился, открыв глаза и глядя себе под ноги, в едва подсохшую апрельскую грязь.
– Потому что и это я тоже видел, – пояснил Бруно едва ли не с жалостью в голосе, сместившись за плечо правое и теперь напомнив Хранителя от искусов. – Вот почему. Ты бы примчался сюда, а я не хотел, чтоб ты здесь позорился, увиваясь возле юбки.
– Какая забота, – покривился Курт, понимая, что подопечный прав, тысячу раз прав, но признать это открыто было выше его сил; сил, казалось, вообще ни на что не осталось.
– Чем ты недоволен, в конце-то концов? – Бруно остановился теперь рядом, и он видел усмешку – понимающую, едва не заговорщицкую, но по-прежнему чуть соболезнующую, будто стоял он у постели смертельно больного, подбадривая его шутками. – Все сложилось само собой; увидишься со своей графиней завтра, и – вперед. На баррикады.
– Не смеши меня, – возразил Курт шепотом, забыв упрекнуть подопечного за фамильярность, указать его место, как всегда. – Кто она, и кто я…
– Болван, – ответил подопечный уверенно и, махнув рукой, двинулся по улице прочь.
Курт вздохнул, медленно зашагав следом; с каждым шагом становилось все обиднее и тоскливее оттого, что все больше возникало желание с ним согласиться.
Ночь прошла спокойно – так почти безмятежно, что Курт удивился самому себе, вслушиваясь в себя – не ушло ли снова наваждение, одолевающее его весь прошлый вечер…
Наваждение осталось…
По-прежнему, казалось, плелось, будто усталый путник, время, никак не желая подступать к вечеру, по-прежнему метало в жар и холод, стоило мыслям зайти чуть дальше позволительного, все так же шла война между разумом и сердцем…
Однако теперь как будто рассудок решил заключить с чувством перемирие, оставив изнуряющую его борьбу в стороне…
Кроме того, решил Курт, входя в полумрак башни Друденхауса, его подопечный был всецело прав: на данный момент все складывается как нельзя лучше. Вместо мучительного ожидания случайной встречи сегодня предоставится возможность увидеть, услышать, не в мыслях, не в воображении, а въяве; и пока, заметил рассудок, этого должно быть довольно…
Сегодня, в отличие от вчерашнего сумбурного вечера, мысли не блуждали, не путались, мешая работе, мешая раздумьям; сегодня они текли ровно, сглаженно, посему отчет был сочинен набело на едином дыхании.