— Что ты хочешь сказать?
— Через очень короткое время после приезда ты оставил свои репортажи и посвятил себя им. Этим малышам было очень тяжело морально… Они видели, как их родителей убивали, как истребляли их соседей, друзей, учителей… Некоторые, побуждаемые собственными родителями, сами обагрили руки кровью. Многие из них от этого не оправились, они напоминали больных аутизмом… Ты спонтанно шел к тем, кому было хуже всего, это поразительно. Я помню мальчишку… особенно гнусный случай… Хозяин школы, которую он посещал, пришел утром с мачете, мотыгами и пиками и приказал ученикам хутус убить своих одноклассников тутсис. Ребенок отказался, пытался убежать, но хозяин догнал его, избил и пригрозил расправиться с его семьей. Он всучил ему младенца… и вынудил его… размолоть в песте для маниоки. Мать, с которой он бежал из Кигали, рассказала нам, тебе и мне, его историю. Ребенок был ужасно худым, не говорил, отказывался от пищи. Ты провел с ним день, потом другой и третий, а он даже не взглянул на тебя. Но ты не отступился и каждое утро возвращался к нему, чтобы вырвать его из молчания. Ты рассказывал им о пустыне, океане, о вечных снегах. Такое ощущение, что ты пытался в одиночку построить для них другой мир, открыть им двери в новую жизнь, полную обещаний и надежд.
Дети… Натан запомнил эту странную информацию.
— А ты знаешь, почему я был настолько в них заинтересован?
— Нет.
— Я тебе рассказывал о своей жизни, о семье, ты помнишь наши разговоры?
— Это было так давно… нет, ты был очень скрытным. Думаю, тебе не нравилось говорить о себе, впрочем, и отвечать на вопросы. Зато я помню, мы часто разговаривали о геноциде. Эта тема… очень интересовала тебя.
— Я об этом говорил?
— Да. Однажды даже случился бурный разговор между тобой и одним типом… Кристиан Брюн, самодовольный врач «скорой помощи», карикатура на служащего гуманитарной организации. Он знал все и обо всем и начал сравнивать милицию хутус с гитлеровской и сталинской системами доносов. Ты вежливо поставил его на место, объяснив, что преступления, совершенные нацистами и коммунистами, были делом рук специализированных органов, таких как СС или НКВД, а в Руанде система стремилась к тому, чтобы геноцид стал коллективным, популярным и остервенелым делом, в котором участвовали бы все.
— Я когда-нибудь вел себя как-нибудь по-особенному, привлекал внимание?
— Поведение… да, пожалуй, было что-то странное.
— Что?
— Персонал, экспатриированный неправительственными организациями, принципиально не живет в лагерях и каждый вечер возвращается в свою «основную жизнь». Мы арендовали дом в деревне Кибумба, это было спокойное место, где мы хоть на несколько часов в день оказывались в своем кругу и не видели насилия и нищеты. Это было единственной возможностью сдержать и предупредить воровство оборудования…