и «Сбои в «системе активной несвободы»»
[14]. Автор высказывает мнение, что, в отличие от европейского коллаборационизма, в наибольшей степени спровоцированного определенными общественно-политическими симпатиями непосредственно к социально-экономической или политической доктрине фашизма, разносторонняя поддержка, оказанная противнику гражданами Советского Союза, обусловливалась беспрецедентными внутренними пороками сталинского общества. Поэтому автор рассматривает данный процесс в качестве самостоятельного, стихийного протеста части общества против внутренней террористической политики советского государства, усугублённой режимом личной власти И. В. Сталина. Определенную устойчивость и динамичность антисталинскому протесту, по мнению К. Александрова, придавало деятельное существование белой эмиграции, в особенности ее военной части, готовой возобновить вооруженную борьбу при первой же благоприятной возможности.
Надо упомянуть еще ряд книг и статей, несущих необходимую для сравнения информацию. Речь идет о работах, посвященных вопросам принудительного труда советских граждан и военнопленных в Третьем рейхе и об их зачастую принудительной репатриации после войны. Например, книги российского исследователя доктора географических наук П. Поляна: «Жертвы двух диктатур. Остарбайтеры и военнопленные в третьем рейхе»[15], изданная в 1996 году, и «Жертвы двух диктатур. Жизнь, труд, унижение и смерть советских военнопленных на чужбине и на родине»[16], вышедшая в 2002 году. Несмотря на то что последняя книга является вторым изданием работы 1996 года, речь фактически идет о двух разных книгах. Изменения, внесенные автором в текст по сравнению с первым изданием, достаточно существенны. Главы были переработаны и дополнены новыми выводами на основе ставших доступными архивных документов. В сущности, обе книги в российской историографии являются первыми монографиями обобщающего характера, посвященными советским военнопленным и гражданским рабочим («остарбайтерам»), угнанным в Германию и репатриируемым из нее после войны в СССР. Автор также уделяет внимание и вопросам пребывания финских военнопленных на территории Советского Союза. Однако цифры, которые он приводит, говоря о количестве финских пленных во время Зимней войны, вызывают, по крайней мере, большое недоумение. Автор отмечает, что в результате советско-финляндского вооруженного конфликта 1939–1940 годов «в советский плен попало практически столько же — 3,4 тыс. — финских военнослужащих, что и в 1941–1944 гг.»[17]. При этом уважаемый коллега не объясняет, откуда появилась эта цифра. Более того, ни в одном известном мне финском, советском, российском или другом источнике таких данных нет. Сложно даже предположить, на основании каких архивных материалов автор приходит к такому выводу.