Но даже осуществив это отделение ложных солидарностей от истинных, солидарист выполнит только подготовительную работу; ибо он не может держаться тех солидарностей, которые даны в природе. Он несомненно хочет блага, справедливости, счастья людей. Что же? Решится ли он восстановить антропоморфический догмат, столь энергично опровергнутый Геккелем, решится ли он допустить, что природа, устанавливая свои виды солидарности, имеет как раз в виду удовлетворить человеческое сознание? Очевидно, солидарист может заимствовать у науки лишь простую рамку, лишь абстрактную форму солидарности. Человек оставляет за собой право вставить в эту рамку то, что удовлетворяет его нравственным потребностям. Он сохраняет значительную долю из того, что доставила ему природа, но лишь постольку, поскольку это заимствование у природы может быть, как говорит Декарт, оправдано на уровне разума.
Мы видим, таким образом, что принцип солидаристов, по-видимому, единый, в действительности является двойственным. Единое слово, как это часто случается, скрывает в себе две идеи. Это с одной стороны солидарность физическая, солидарность данная, безразличная к справедливости, сырой факт, который человек должен оценить со своей человеческой точки зрения; это с другой стороны солидарность нравственная, свободная, справедливая, идея, в которой человек видит предмет, достойный своих усилий, и которую, как все идеи, он может осуществить, лишь пользуясь на свой лад теми материалами, которые он находит в природе.
Другими словами, искомое соединительное звено между наукой и практикой не создается солидаристской системой. Система эта соединяет факт и идею чисто эклектически: назкак их одним именем, утверждает, что они в действительности составляют одно.
Правда, многие возражают на это: неправильно рассматривать нравственную солидарность, как чистую идею, и противополагать ее солидарности физической. Она также есть факт, экспериментальное данное, научная истина, ибо она имеет свой корень в человеческом инстинкте. Она есть лишь восприятие сознанием закона, свойственного человеческой природе, аналогичного законам физики. Человеческий индивидуум, подобно животным, рождается и живет, связанный специальной солидарностью с известными существами. То, что называют моральной солидарностью, есть лишь познание и теория этого вида естественной солидарности.
Постулат, на который опирается такое толкование, есть уподобление сознание зеркалу, не имеющему иных свойств кроме способности пассивно воспроизводить помещенные перед ним предметы. Метафора превращается в теорию. Но в действительности дело обстоит иначе. Человек находит в природе значительное количество весьма разнообразных солидарностей. Между этими солидарностями надо сделать выбор: такие то должны быть расторгнуты, такие то сохранены. Приходится даже вновь создавать солидарности, которые очевидно не даны, как таковые, например, солидарности, основанные на справедливости, на красоте. Разве имели бы место эти усилия, эта борьба, этот благородный неутомимый пыл, если бы все дело состояло в том, чтобы создать нечто данное и поддержать существующее? Очевидно, для того чтобы сделать выбор между данными реальностями, для того чтобы превзойти их, люди обладают или стараются овладеть таким критерием истины и ценности, который не совпадает с самими реальностями.