[Про]зрение (Сарамаго) - страница 78

отдохнуть и даже вздремнуть до обеда, возместить недосып, вызванный проклятой ночью, когда вел мучительный разговор с министром, а потом смотрел не менее мучительный сон, когда альбатрос выкалывал пронзительно кричавшей женщине глаза – однако мысль о возвращении в эти угрюмые стены показалась непереносимой, делать там решительно нечего и совсем не привлекало то единственное, чем он мог бы заняться – проверкой оружия и боеприпасов, что, кстати, непреложно входит в его, комиссаровы, обязанности. Утро еще сохраняло толику рассветного сияния, воздух был свеж – все как нельзя лучше годилось для прогулки пешком. Он вылез из машины и зашагал вперед. Дошел до конца улицы, свернул направо и оказался на площади, пересек ее и вступил на другую, вспомнил, что был здесь четыре года назад и, слепцом среди слепцов, слушал выступления не менее слепых ораторов, и, казалось, слышатся еще последние отзвуки политических митингов, которые на первой площади устраивала ПП, тогда как ПЦ собирала своих сторонников на второй, что же касается ПЛ, то, видно, такая уж ей досталась доля и места не находилось нигде, кроме как на пустыре уже почти за городской чертой. Комиссар меж тем все шел да шел, как вдруг неизвестно как и почему очутился на той улице, где жили глазной врач и его жена. Он прибавил шагу, перешел на другую сторону и был уже метрах в двадцати, когда из подъезда вышла с собакой на поводке жена врача. Комиссар мгновенно повернулся спиной, остановился у витрины и вперил в нее взгляд, ожидая, что если женщина двинется в эту сторону, он увидит ее отражение в стекле. Не увидел. И осторожно повернул голову в противоположном направлении – женщина удалялась, и спущенный с поводка пес трусил рядом с ней. Тогда комиссар решил, что должен следовать за ней, что от него не убудет, если займется тем же, чем в это самое время заняты, надо надеяться, инспектор и агент, и если они пасут свои объекты, то и он обязан это делать, какой бы ни был он комиссар, хотя черт ее знает, куда направляется эта дама и что у нее на уме – может, выгул собачки придуман для маскировки, а может, в ошейник запрятаны нелегальные материалы, ибо давно минули те благословенные времена, когда по заснеженным отрогам альп сенбернары носили бочоночки с ромом, такою вот малостью спасая жизнь тех, кто с ней уже готов был проститься. Наружное наблюдение или слежка за подозреваемой – если уж угодно так ее называть – была непродолжительна. В некоем уединенном месте, подобном деревне, невесть откуда взявшейся посреди столицы, имеется довольно заброшенный сад с огромными тенистыми деревьями, с аллеями и клумбами, с простыми скамейками, выкрашенными в зеленый цвет, с прудом, посреди которого представлена статуя – женщина собирается зачерпнуть кувшином воду. Жена врача меж тем уселась на лавочку, открыла сумку и достала оттуда книгу. Покуда она не открыла ее и не погрузилась в чтение, пес оставался неподвижен. Но вот она подняла глаза от страницы и приказала: Гуляй, и пес вскачь умчался туда, куда ему было надо и где, по бытовавшему некогда иносказанию, никто бы не мог его заменить. Комиссар наблюдал за всем этим издали, вспоминая собственный же вопрос во время завтрака: А что я здесь делаю. В течение пяти минут ожидал он, укрытый густой листвой, и счастье еще, что пес не пошел в его сторону, если бы учуял, одним рычанием дело могло бы не кончиться. Женщина никого не ждала, она просто вывела собаку на прогулку, как поступают и все прочие. Комиссар, скрипя гравием, направился прямо к ней и стал чуть поодаль, в нескольких шагах. Женщина медленно, словно нехотя оторвалась от книги, подняла голову, всмотрелась. Не сразу, потому, наверно, что явно не ожидала встретить его тут, но все же узнала и сказала: Мы вас ждали-ждали, но вы все не шли, а собака больше терпеть не могла, я ее вывела, но муж дома, готов принять вас в том, разумеется, случае, если у вас есть время ждать моего возвращения. Время у меня есть. Ну, тогда идите, я скоро буду, как только собака справит свои дела, она ведь, согласитесь, не виновата, что люди проголосовали не так, как кому-то хотелось. Если не возражаете и вам все равно, давайте поговорим здесь, без свидетелей. Если не ошибаюсь, этот допрос, если по-прежнему именовать его так, будет потом проведен и с моим мужем. Да это не допрос никакой, я и блокнот из кармана доставать не буду, и диктофона у меня нигде не припрятано, а кроме того, и память уже стала не та, легко теряет все, если только не скажу ей, чтоб запоминала, что услышит. Вот не знала, что память слышит. Да это третье ухо – те, что снаружи, всего лишь передают ей звук туда, внутрь. Ну так что же вам угодно. Я ведь сказал – поговорить с вами. О чем. О том, что происходит в этом городе. Господин комиссар, не могу передать, как я благодарна, что вы вчера пришли к нам в дом и рассказали – мне и моим друзьям, – что есть в правительстве люди, страшно заинтересовавшиеся феноменом жены доктора, которая четыре года назад не ослепла, а теперь, по всему судя, организует заговоры с целью ниспровержения и так далее, так что скажу вам прямо – если больше вам сказать мне нечего, очень сомневаюсь, что есть смысл затевать новую беседу. Министр внутренних дел затребовал у меня фотографию, где вы сняты вместе с мужем и друзьями, и сегодня утром я передал ее на границе. Ага, значит, все же нашлось что мне сказать, но в любом случае можно было не следить за мной, а идти прямо ко мне домой, благо адрес вы знаете. Да я и не слежу, не прячусь за дерево, не притворяюсь, что читаю газету, ожидая, когда выйдете из подъезда, чтобы тронуться следом – именно так поступают сейчас мои подчиненные в отношении ваших друзей – а если я приказал следить и следовать за ними, то лишь для того, чтобы занять их делом. Иными словами, вы оказались здесь случайно. Именно так, совершенно случайно проходил по улице и увидел, как вы идете с собакой. Трудно поверить, что совершенная случайность занесла вас именно на мою улицу. Называйте это как хотите. Во всяком случае, это счастливая случайность, если бы не она, я никогда бы не узнала про фотографию, которая теперь в руках министра. Я нашел бы и другой способ. Но все же – не сочтите за чрезмерное любопытство – зачем она ему понадобилась. Не знаю, он не сказал, но с уверенностью можно утверждать – ничего хорошего это не сулит. Так что же – вы не будете допрашивать меня. Если бы это зависело от меня – ни сегодня, ни завтра и никогда, потому что все, что мне нужно знать об этой истории, я уже знаю. Объясните-ка потолковей и присядьте, не склоняйтесь надо мной, как та девушка с кувшином. Из-за кустов внезапно вынырнул пес и с лаем, большими прыжками помчался прямо на комиссара, а тот инстинктивно отпрянул на два шага. Не бойтесь, сказала жена доктора, ухватывая собаку за ошейник, он не укусит. А как вы узнали, что я боюсь собак. Тут не надо быть ясновидящей – заметила, когда вы были у меня дома. Неужели это так заметно. В достаточной степени, сидеть, и последнее слово было адресовано псу, который перестал лаять и теперь, вселяя еще большее беспокойство, исторгал откуда-то из глубины гортани протяжное рокочущее ворчание, подобное звуку органа, расстроенного в нижних регистрах. Вы бы в самом деле лучше присели, чтобы он понял, что вас нечего опасаться. Комиссар, осторожно и сохраняя дистанцию, присел на скамейку. Как его зовут. Констан, но это – для краткости, а вообще мы с друзьями называем его слезный пес. Слезный пес. Потому что когда четыре года назад я расплакалась, он слизал мне слезы со щек. Во время эпидемии слепоты. Да, в те бедственные дни, так что перед вами – второе чудо, помимо женщины, которая не ослепла, хоть, казалось бы, и должна была, есть еще и наделенный даром сострадания пес, который пьет слезы. А было ли это в действительности или снится мне. То, что снится нам, господин комиссар, тоже происходит в действительности. Надеюсь, не все. У вас есть какие-то особые причины считать так? Нет, просто к слову пришлось. Комиссар солгал, ибо фраза, которую он хотел произнести, но не выпустил изо рта, звучала бы так: Надеюсь, альбатрос не выколет тебе глаза. Пес подошел вплотную, так что едва не ткнулся мордой в колени комиссару, поглядел на него, словно говоря: Я не причиню тебе вреда, не бойся, как она не боялась в тот день. Тогда комиссар медленно протянул руку и дотронулся до собачьей головы. Ему захотелось расплакаться, дать волю слезам – пусть текут и катятся по щекам, и, может быть, снова случится чудо. Жена доктора спрятала книгу в сумку и сказала: Пошли. Куда, спросил комиссар. Пообедаете с нами, если у вас нет дел поважнее. Вы уверены. В чем. В том, что хотите сидеть со мной за одним столом. Да, уверена. И не опасаетесь, что я обманываю вас. Нет, я видела у вас слезы на глазах.