— Когда кончился срок твоего паспорта? — спросил он.
— Семь недель назад, Людвиг.
Рут достала из буфета две рюмки и бутылку.
— Ты пыталась его продлить?
— Да. Я была в здешнем консульстве, в Цюрихе. Они отказали. Я и не ожидала ничего другого.
— Я, собственно, тоже. Несмотря на то, что я все время надеялся на чудо. Ведь мы — враги государства. Опасные государственные враги. Поэтому с нами должны обращаться осторожно — так ведь?
— Мне все равно, — сказала Рут и поставила бутылку с рюмками на стол. — Теперь у меня нет никаких преимуществ по сравнению с тобой, а это тоже кое-что значит.
Керн засмеялся. Он взял ее за плечи и показал на бутылку.
— Это что? Коньяк?
— Да. Лучший коньяк семьи Нойман. Я хочу выпить за то, что ты — снова со мной. Мне без тебя было страшно. Страшно, что ты в тюрьме. Они били тебя, эти преступники! И во всем виновата я.
Она смотрела на него. Она улыбалась, но Керн заметил, что она очень возбуждена. Ее голос был почти гневным, а рука дрожала, когда она наполняла рюмки.
— Мне было страшно, — сказала она еще раз и протянула ему рюмку. — Но теперь ты здесь.
Они выпили.
— Мне было не так уж плохо, — сказал Керн, — право, не так уж плохо.
Рут поставила рюмку. Она выпила все сразу, полностью. Потом обняла Керна и поцеловала его.
— Теперь я тебя больше не отпущу, — сказала она. — Никогда.
Керн взглянул на нее. Он еще не видел ее такой. Она совершенно изменилась. То, что раньше порою разделяло их, словно тень, теперь исчезло. Сейчас вся ее душа была открыта, она вся была здесь, и он в первый раз почувствовал, что она принадлежит ему. Раньше он никогда не знал этого наверняка.
— Рут, — сказал он, — я бы хотел, чтобы сейчас разверзлось небо, и появился самолет, и мы улетели бы на остров с пальмами и кораллами, где никто не знает, что такое паспорт и вид на жительство.
Она снова его поцеловала.
— Я думаю, что и там — то же самое, Людвиг. За пальмами и кораллами у них наверняка прячутся форты, пушки и военные корабли, и они там шныряют еще больше, чем здесь, в Цюрихе.
— Да, конечно. Давай выпьем еще по рюмке. — Он взял бутылку и налил. — Но в Цюрихе тоже довольно опасно. Надолго спрятаться не удастся.
— Тогда давай уйдем.
Керн окинул взглядом комнату, камчатную ткань занавесок, кресла, желтые шелковые абажуры, и лицо его изменилось.
— Рут, — сказал он, — мне кажется невероятным, что мы уйдем вместе. Но иначе я и не представлял. И ты должна знать, что тогда уж ничего этого не будет. Нам останутся убежища, проселочные дороги, стога сена и, если повезет, жалкие каморки в пансионах с вечным страхом перед полицией.