Я думал о принадлежавшей Полу пятидесятипроцентной доле в прибылях, распределявшейся между оставшимися в живых партнерами.
Я думал о ключах от двери банка на Уиллоу Элли.
Взглянув на мое лицо, Элизабет поспешила принести бренди.
Я был в таком состоянии, что даже не мог вытащить свою фляжку и просто сидел на диване, зажав в руках письмо. Вспомнив, наконец, о том, что так и не дочитал его до конца, я снова впился глазами в тот ужасный абзац, но не мог продвинуться дальше последнего прочитанного слова, как патефон, иглу которого заело в испорченной звуковой канавке пластинки. Дворецкий уже ставил передо мной бренди, когда я, наконец, осилил до конца последнюю фразу.
«…Каждый раз, когда встречал старшего из своих сообщников и видел, что он не только не раскаивается, но и обогатился за счет этого преступления, я понимал, что меня никогда не оставит чувство ужасной вины. Прости меня, мама, но…» Дальше шли еще какие-то слова, однако я уже был не в состоянии читать. Отложив письмо, я залпом выпил бренди, стер выступивший на лбу пот и попытался собраться с мыслями, не зная, что сказать Элизабет.
После долгого молчания она сложила письмо и снова заперла его в выдвижном ящике бюро. Руки ее теперь не дрожали, и глаза были сухими.
— Я с самого начала не верила в то, что этот русский действовал в одиночку, — проговорила она. — И всегда чувствовала вину Брюса, но знала также и то, что сам он такого задумать не мог. Это убийство было так… — она помолчала, подыскивая нужные слова, — так расчетливо, так хладнокровно спланировано… Это на Брюса не похоже. Не знаю, сколько времени прошло, пока мне не пришла в голову мысль о Теренсе О'Рейли. Тем летом, я имею в виду лето 1926 года, когда в Нью-Йорке была Дайана Слейд, Сильвия рассказала мне много. Бедняжка Сильвия, она была в таком отчаянии. И я единственная, кому она могла открыться. Она рассказала, как ей сделал предложение О'Рейли, и позднее, вспоминая ее рассказ, я поняла, что убийство задумал именно он… Я хотела тогда же поговорить с вами, но не смогла заставить себя это сделать. Не могла рассказать об этом никому, даже Элиоту. Я не хотела ничего другого, только защитить Брюса.
— Я понимаю.
Мы снова замолчали. Элизабет сидела напротив меня, а между нами на столе стоял пустой бокал из-под бренди.
— Я думала, что кроме Брюса, был еще один заговорщик, — продолжала Элизабет. — Никак не ожидала, что был и третий. Просто не допускала мысли о том, что им мог оказаться кто-то здесь, в Нью-Йорке, кто-то, с кем Брюс регулярно встречался, неспособный на угрызения совести и заработавший на этом преступлении… Стив…