Мы были знамениты. Следуя примеру Пола, я пытался поддерживать близкие отношения с прессой, но, в конце концов, интервью пришлось прекратить. У меня просто не было на них времени. Журналисты вместо меня интервьюировали Кэролайн и фотографировали наш лонг-айлейндский дом. Фотографии новой яхты Чарли Блэра красовались на первых полосах бульварных газет, а голливудский профиль Льюиса с монотонной регулярностью появлялся в газетах каждый раз, когда он приезжал в Вашингтон на встречу с министром финансов. Мартин был приглашен для чтения лекций в Колумбийский университет. Клэя интервьюировали для радио. Традиционное старое нью-йоркское общество Уорда Макалистера, в конце концов, слилось с «Кафе Сосайети», отданным на откуп хроникеру Моури Полу, и янки-аристократы сравнялись по популярности с начинающими кинозвездами. Но когда я ехал в своем белоснежном «роллс-ройсе» на встречу с Сильвией, я размышлял над тем, что подумала бы наша слепая публика, если бы знала, что к аристократическим шеям горстки ее героев тянутся нити заговора и человекоубийства.
Пол оставил дом на Пятой авеню Корнелиусу, но Сильвия получила дома в штате Мэн и во Флориде. И тут же их продала. Единственное, чего она хотела, это спокойной жизни, и, совершив последнее паломничество в Бар Харбор и в Палм-Бич, словно прощаясь с памятными местами, она приобрела особняк на Пятьдесят четвертой улице, между Мэдисон и Парк-авеню. Она не захотела поселиться на Пятой авеню — Пол, несомненно, знал об этом, составляя свое завещание. Только после того, как я по приглашению Сильвии побывал в ее новом доме, я понял, как, должно быть, ей не нравилось величие тех домов, которые она разделяла с Полом. Ее небольшой аристократический особняк был прост и уютен. Там не было антиков и вообще ничего, что напоминало бы ей Пятую авеню. Небольшую, примыкавшую к кухне гостиную украшали прекрасные книги, например, романы Эдит Вортон, пара акварелей, изображавших Сан-Франциско, и небольшая фотография Пола, каким-то странным образом доминировавшая над всеми деталями обстановки. Я пристально разглядывал ее, пока дворецкий докладывал о моем приходе, и обнаружил, что, в какой бы конец комнаты я ни двинулся, Пол с фотографии смотрел прямо на меня. Однажды в Европе Пол затащил меня в картинную галерею, и я видел там картины, производившие такой эффект.
Когда в комнату вошла Сильвия и я увидел, что у нее подстрижены волосы, у меня перехватило дыхание. Это был первый увиденный мною признак того, что она начала оправляться от своей потери. Пол никогда не позволял ей коротко стричься.