Меня схватили Шарип Ялымов, известный в городе глупец и сумасброд, другой — чернобородый богатый лавочник Нуркей, третий — торговец лошадьми. И еще Нури Тойганов, бывший волостной толмач.
Идут злые, тяжело дыша. Глаза вот-вот выскочат из орбит от ярости. Ноздри раздуваются, как у разозленных оводами коров. Встречные с любопытством таращат на нас глаза. А мои конвоиры орут и хорохорятся еще больше:
— Эй, люди! Нет ли большевиков в ваших дворах? Смотрите, мы поймали самого матерого из большевиков!.. А ну шевели ногами, да побыстрее! — По моей спине щелкает плеть. Особенно усердствует Тойганов.
Я обратился к Ялымову, мало-мальски образованному из конвоиров:
— Шарип-абзи[41], прошу вас распорядиться, чтобы меня не били. Да еще при людях, на улице!
Но меня то и дело хлещут плетьми.
Навстречу нам выскочили три всадника-казаха. Подскакав, один из них стеганул меня кнутом. Я оглянулся и увидел чернобородого рябого казаха. Криво усмехнувшись, я спокойно сказал ему:
— И вы торопитесь ударить меня. Разве я вам причинил вред?..
Ему стало совестно, он придержал коня и больше меня не преследовал.
Наконец пригнали меня в казачью станицу… Суматоха невероятная. Здесь и казахи, и татары, и русские — от мала до велика. Женщины, дети… Народ возбужден, гудит и колышется, как морская волна. Взад-вперед скачут всадники, отовсюду раздаются винтовочные выстрелы. Треск, грохот, шум, пыль — ничего не разберешь! Обезумевшая толпа орет, проклинает большевиков; увидев меня под конвоем, ринулась навстречу. Первым, кого я увидел, был аксакал Нуржан с узорной черной палкой в руках. Глаза его налились кровью, как у скотины, страдающей сибирской язвой. Придвинувшись ко мне вплотную, он непристойно выругал меня.
Я вскипел:
— Куда и с кем вы идете? Разве вы не работали с нами в совдепе?
Он закричал:
— Не болтай много! Я знаю, чем ты занимался, народ тоже знает! Ты ответишь за все!
Разъяренная толпа сомкнулась вокруг меня. Каждый старался дотянуться до моего лица, ударить чем попало. А кто не мог выместить злобу на мне, толкал своих же. До моего слуха доносятся слова: «Проходимец… Гяур! Безбожник!..»
Кулаки перед глазами замелькали гуще, меня били и давили со всех сторон, я начал задыхаться. Собрав последние силы, я еле держался на ногах. Обвел взглядом разъяренные лица — неужели никто не заступится? Вдруг ко мне подскочил казах — хаджи Сулеймен, схватил под мышки, выволок из толпы и потащил в ближайшую избу. А там полно народу — бородатые старые казаки и совсем молодые, безусые. Все вооружены. Офицеры при шашках и с револьверами.