Тюрьма не вмещала арестованных. Вновь поступающих волокли в подвалы каменных домов, наскоро устраивали проверку и освобождали «невредных». Некоторых освобождали за взятку. Выпустили несколько жигитов из «Жас казаха».
Как «сочувствующих большевикам» освободили служивших в совдепе Дюйсекея Сакпаева, Темиргалия Асылбекова. Выпустили ветфельдшера Наурызбая Жулаева, Даута Бегайдарова, из учителей — Галимжана Курмашова, Галия Китапова, из писарей Карима Аубакирова и ряд других.
Среди них совершенно случайно с помощью родственников оказался на воле Ували Хангельдин, образованный, умный жигит, подлинно идейный социалист. Спохватившись, власти стали искать его, чтобы посадить обратно в тюрьму, но Ували успел скрыться.
Иные каялись, говорили, что они к большевикам примкнули по неведению и незнанию; таких освобождали. Освободили, например, Нуржана Шегина.
Положение в тюрьме становилось все хуже. Собственную одежду вплоть до нижнего белья отобрали. Выдали нам казенное нательное белье из грубого льна, короткий пестро-черный пиджак, вместо постели мы получили по одному льняному мешку, слегка набитому сеном. Спим на деревянных нарах, а кто попал позднее — на земляном или каменном полу. Камеры закопченные, вонючие, очень тесные, переполненные. С воли передачи не принимаются. Кормят нас водой, непропеченным ржаным хлебом с горелой коркой. Из полусырого хлеба можно делать кумалаки[47] и пешки для игры.
В тюрьме двенадцать камер сплошь забиты большевиками. Заключенные сильно похудели, будто застигнутые тяжелой болезнью. В нашей камере два окна, на них решетки из четырехгранного толстого железа. В одном окне есть форточка. Открывать ее не разрешают, но она у нас все время открыта. Духота от этого нисколько не рассеивается. Когда укладываемся спать, ни на деревянных нарах, ни на каменном полу не найдешь свободного места, даже размером в ладонь.
Днем сидим, сгрудившись полукругом, и ищем способа убить время. Одни играют в шашки из хлебного теста, другие переговариваются, третьи поют песни, четвертые хмуро бормочут о чем-то, пятые, уставившись в окно на волю, часами сидят безмолвно и неподвижно.
Каждый день перед окнами появляются родственники или знакомые арестованных. Казаки никого не подпускают близко, а когда их сменяют мобилизованные в солдаты крестьяне, те делают вид, что ничего запрещенного не замечают, и тогда можно перекинуться через решетку словцом со своими родственниками, услышать весточку о жизни на воле.
Тюрьма находится на западной окраине Акмолинска. Окна первых четырех камер обращены на улицу. Видны крайние городские дома, виднеется холмистая степь за городом и далекая роща на берегу Ишима.