Это слышал я в баре у Кэйси —
Савецкаво парня рассказ,
Что свалил с Лубянки для горькой пьянки
И сумел добраться до нас,
От кровавой звезды уволок во льды
Шрам да выбитый глаз.
Ленин спит в саркофаге, реют красные флаги, и трудяги, к плечу плечом,
Словно крысы, входя, ищут нюхом вождя — прощаются с Ильичом.
Смотрят пристально, чтоб бородку и лоб в сердце запечатлеть,
Вобрать до конца в себя мертвеца, который не должен истлеть.
Серые стены Кремля темны, но мавзолей багров,
И шепчет пришлец из дальней страны: "Он не умер, он жив-здоров".
Для паломников он — мерило, закон, и символ, и знак, и табу;
Нужно тише идти — здесь спит во плоти их бог в хрустальном гробу.
Доктора в него накачали смолу для покоя людских сердец,
Ибо если бог обратится в золу, то и святости всей конец.
Но я, тавариш, нынче поддал… и открою тебе секрет,
Я своими глазами это видал — других свидетелей нет.
Я верно служил Савецкай стране — чекистом и палачом,
Потому в живых оставаться мне всё одно не дадут нипочем;
Тех, кто видел такое, не оставят в покое, будь сто раз себе на уме,
За это дело только расстрела я дожидался в тюрьме.
Но сумел сбежать, а в себе держать больше тайну я не могу;
Бородой Ильича поклянусь сгоряча, разрази меня гром, коль солгу.
На Красную площадь меня занесло — поглядеть на честной народ,
На всякое Марксово кубло, что к Мавзолею прет;
Толпится там москаль, грузин, туркмен, татарин-волгарь,