Однако даже если своей славой, качеством диктатора и природой миссии, которая ему была доверена, Сулла занимал в этом году первое место на политической сцене, римлянам было предложено еще три спектакля триумфа, которые по-своему также отмечали жизнеспособность и силу города, и они были не правы, потеряв веру в него. Триумф Гая Валерия Флакка над галлами и триумф Луция Лициния Мурены над Митридатом (военные операции были возобновлены сразу же после отъезда Суллы, по инициативе, без сомнения, Мурены) имели второстепенное значение, принимая во внимание скромность этих празднуемых побед. Но речь шла об очень важных церемониях, потому что они позволяли возобновить славную традицию Рима-завоевателя, такую, какой ее знали в предыдущие века.
Зато для триумфа Помпея над Африкой все было по-другому, и кортеж вызывал удивление, усиленное тем, что речь шла об очень молодом человеке, и празднуемые победы над какими-то варварскими племенами плохо скрывали слишком грубую правду: для молодого человека принимались в расчет многочисленные победы, одержанные им во время гражданской войны, начиная, конечно, с успехов над войсками Домиция Агенобарба именно в Африке.
Если верить Плутарху, в конце операций, когда он возвращался в У тику, Помпей получил письмо от Суллы, предписывающее ему освобождение от командования армией, за исключением одного легиона, с которым он должен был ждать на месте прибытия магистрата, назначенного управляющим провинцией. За растерянностью последовала ярость друзей Помпея и его войск, побудивших своего полководца поступить по-другому. И по возвращении последнего в Италию, узнав, что все предстали перед молодым полководцем, чтобы приветствовать его, Сулла перещеголял других и дал ему прозвище «Магнус» (Великий), которое он на деле сохранил.
Форма представления событий была придумана через много лет — тогда же, когда пропаганда против мертвого Суллы стала особенно острой и было хорошим тоном говорить, что известно, как он умел не уступать. Действительность несколько другая: Сулла решил ввести молодого Помпея в свою семью. После того как последний разошелся со своей женой Антистией (дочь того Антистия, который был убит Дамасипном в предыдущем году) и женился на Эмилии, дочери Метеллы от предыдущего брака (с Марком Эмилием Скавром), которая должна была развестись со своим мужем Манием Ацилием Глабрионом, хотя была беременна от него. Эти матримониальные комбинации, на которые молодой Помпей согласился с жаром (как не желать войти в семью самого могущественного и самого богатого римлянина своего времени?!) закончились довольно плохо: мать Антистии покончила с собой, узнав о бесчестье, постигшем ее дочь; что касается Эмилии, она умерла при рождении ребенка, зачатого с Глабрионом. Однако союз был заключен, и он позволил молодому человеку достичь того, чего, вероятно, никто другой не достиг бы — триумфа, хотя он не имел еще возраста, чтобы претендовать на магистратуру. Сулла, желавший союза с Помпеями, чей отпрыск был самой верной его опорой во время италийской кампании и, конечно же, восхищавшийся храбростью и умением полководца, не мог отказать юноше в триумфе, какое бы неудовольствие это ни вызывало: в конечном итоге, это было единственным отличием, оказавшимся одновременно на высоте его качеств генерала, выполнимым без нарушения предписаний уложений, которые он заставил утвердить народом. Кроме того, поскольку у него было задание от сената навести порядок в африканских делах, почему бы ему не дать за него вознаграждение? В то же время это был способ положить конец гордому требованию части славы гражданской войны, которое Помпей и его друзья не сдержались сформулировать публично в тот момент, когда хотелось заставить их об этом забыть. Сулла уступил и позволил Помпею попросить у сената разрешения на триумф Африканской кампании.