Шофер развернул машину так, чтобы сразу двинуться в штаб, но Лебедев приказал ехать в Радово.
— Только не болтать! Понял?
— Так точно! Понятно было и раньше — прибегала…
— К тебе?
— Ага. С почтой. Интересовалась, как вы, где…
— Чертова девчонка! — сияя, выругался Лебедев.
— Это уж точно, — расхохотался шофер. Не доезжая до штаба тыла, он остановился. — Идите, а я поеду заправлюсь…
Они стояли в бывшем школьном саду. Теперь здесь торчало несколько спецмашин — тяжелых, неуклюжих, людей почти не было. Дуся прижимала к груди какие-то бутылки, словно прикрывалась ими от того неизбежного, чего оба ждали и чего побаивались. Он понимал это и потому уже не краснел, не смущался, был покровительственно-спокойным.
— Тут у нас девчонки-травницы. Вот… — Она протянула ему бутылки. — Настои. Сами делали. Очень помогают.
— От чего? Вы даже не знаете, что у меня…
— От ран. Всяких ран. Потом они укрепляющие. Вам нужно. Вы ведь еще бледный. Я вижу.
Они говорили о пустяках и знали, что за сказанным стоит другое, невысказанное, гораздо более важное и нужное. И это невысказанное было самым прекрасным и желанным.
Странно, Дуся уже не казалась Лебедеву ни молодой, ни хорошенькой. Она была Дусей. И большего ему не требовалось, потому что приятно было ощущать эту вечную женскую заботу о раненом, видеть эти тревожные и любящие глаза и чувствовать тепло ее рук. Он никогда не испытывал такого. Жена всегда казалась ему очень правильной, но слишком сдержанной: она была учительницей. Ему нравилось, что Дуся не спрашивает о соседке за тыном и ее судьбе. Вероятно, считает это неважным. Самое важное — встреча.
Уже отговорив о разных разностях и пустяках, уже поцеловав ее украдкой, Лебедев как бы между делом сказал, что начальство благодарит ее и девчонок за сообщение о соседке. Дуся ответила:
— А я знаю.
— Откуда?
— А у нас были. Беседовали. И у нее были. Нам велели молчать.
Вот в чем дело!.. А он-то думал, что во всем виновата встреча… Оказывается, «велели молчать». Впрочем, Лебедев быстро утешился. Дуся стала рассовывать по его карманам бутылки с темным настоем. Он ловил ее руки, пытаясь попридержать и привлечь ее к себе… Тут подъехал «виллис», и они распрощались.
— Завтра я подскочу, — пообещал он, потом, вспомнив, спросил: — Какое белье висит — красное или белое?
— Красное… А… зачем все это? Так нужно?
— Да. Нужно, — кивнул он.
В штабе он опять зашел к Каширину и узнал, что красное белье — сигнал отхода наших резервов.
Совпадение методов сигнализации — разноцветные ракеты у разведчиков и разноцветное белье у немцев — огорчило и заставило задуматься. Как помочь Матюхину, как предупредить его о грозящей опасности?