На пупырчатой стене над зеркалом было написано: «Машка, сука, помни, Геша тебя любит!»
Она перевела глаза с надписи на свое изображение.
— Это не про меня, — сказала она вслух.
Почему-то кружилась голова и клонило в сон. За дверью — Факир, в кармане джинсов у него маленький пистолет с полной обоймой патронов. Она помнила даже аккуратненькую выемку на рукоятке. Кира вдруг скорчилась от животного страха — в памяти отчетливо всплыла насечка на сизом металле, и невозможно было отогнать это видение. Перед этой стальной штукой ее тело казалось ей таким мягким и уязвимым, так легко войти в него пуле…
Кира снова почувствовала дурноту, потом чихнула — так и есть, простудилась, опять простудилась. Она подставила руки под горячую воду, умыла лицо и вытерлась грязным общим полотенцем. Когда уже Филипп повесит здесь бумажные? Наверное, никогда. По крайней мере, она этого уже не увидит…
Наверно, он все-таки ее убьет. Вообще-то это не очень больно. Раз — и готово. То, что Факир выстрелит, когда она войдет, казалось ей естественным и правильным. Почему и за что, она уже не очень понимала, но одно знала наверняка: Факир из тех, кто убивает.
— Не знаю, как быть, — сказала она зеркалу. — Почему я правда не уехала?
Ответ на это имелся и заключался в запутанных бытовых обстоятельствах, в могиле матери, еще кое в чем… но сейчас все это казалось ей таким несущественным и далеким… Почему я не уехала?!
Если он пальнет, не пускаясь в разговоры, если ей не надо будет слушать и смотреть на него, тогда она просто будет мертвая, и все.
— Я устала, — сказала она. — Выпить бы сейчас, тогда я пошла бы и плюнула ему в рожу… Ладно. Живи быстрей, люби горячей, умри молодым. Я больше никогда не буду бояться. Никого и ничего.
Она отперла задвижку и вышла из туалета.
Филипп протирал, кажется, все тот же стакан.
Факир вытряхнул на стойку все, что было в ее сумочке: деньги, косметичку, презервативы. И теперь рассматривал ее карточку с покойной матерью.
Она подошла поближе и остановилась, глядя в пол, а Факир вцепился ей в плечо и очень медленно стал говорить о своем пистолете, о том, что вот он достанет сейчас свою родимую пушечку, сунет ее Кире в рот и приткнет к самому небу, и когда он нажмет собачку, мозги ее заляпают потолок, и так далее, и так далее. Он любил лирическую декламацию на эту тему, и Кира почему-то всегда слушала его как завороженная.
Он не успел договорить, как она подняла голову, и, увидев ее лицо, он умолк. Улыбка убийцы загнула кончики его губ кверху, подчеркивая жесткие темные впадины под скулами. «Он похож на пятно, — подумала Кира, — осклизлое пятно, какое бывает на нижней стороне ящика с гнилыми фруктами. Кого я боюсь, в самом деле?!»