Неделя пролетела, и наступило 31 декабря. Митя позвонил отцу и матери в Америку, в полночь переговорил с деловыми партнерами, которые ожидали от него поздравлений, задумчиво кивая, прослушал обращение президента Одина к согражданам, чокнулся с Петлом яблочным соком, капнул Рагнарёку в блюдце с молоком валерианы и через четверть часа уложил набегавшегося мальчика в постель. Потом он сел перед открытым пианино и, закурив, не стал думать. Что год грядущий нам готовит? Какая разница. Будет день… будет пицца.
* * *
И тут Митя услышал тихое мурлыканье.
Мы должны кое-что пояснить. Дело в том, что симбиоз Мити и черно-белого кота сложился вопреки массе обстоятельств. Вы скажете, так часто получается с бесхозными кошками, и будете правы, но все-таки для того, чтобы бесхозная кошка нашла приют в человеческом доме, надо, чтобы хозяева этого дома хотя бы теоретически принадлежали к обширному племени кошатников. Это славное братство в разные времена включало в себя самых блестящих представителей: от кардинала Ришелье (он, в кулаке сжавший Европу, в своем Пале Кардиналь держал десятки кошек) до страдальческого мачо Эрнеста Хемингуэя (за описанием многочисленных котов которого мы отправляем читателя в роман «Острова в океане»). А вот Митя, в отличие от великого кардинала и нобелевского лауреата по литературе, был равнодушен к домашним животным в целом и к кошачьим в частности. Он мог, конечно, потрепать за ухом соседского бобтейла или вежливо выслушать рассказ знакомой о том, что учинила вчера ее сиамка, но сам не хотел никого, кроме Мити (на которого и так уходили все силы). И хоть мы уже писали о том, как бело-черный, словно инь – ян, дрожащий от истощения кот вошел к Мите в дом, чуть ли не высадив лапой дверь, мы не упомянули, что с появлением в жизни этого существа Митя не стал большим кошатником, чем был. Рагнарёк исполнял функции не кота, а элементаля, служил хранителем Митиного отсутствующего очага. До такой степени, пожалуй, что именно он решал, кому позволено расписывать ткань дома своими узорами, а кому – нет. Алену он признал, Петла, по-видимому, счел даже важнее Мити, при явлении Заказчика превратился в заколдованную египетскую мумию кошки-солдата, а Олимпиаду Владиславовну едва отличал от стены.
Все это мы так упорно уточняем вот почему: Рагнарёк был молчалив, как Настоящий Мужчина™. Он был собран, без слов красноречив и самостоятелен. Он никогда не мурлыкал, не издавал возмущенных мявов и даже в страшную ночь покушения разбудил Митю молча. Поэтому-то в Новый год, аккурат после того, как одиноко пробили дедовы часы с маятником, Митя подскочил, услышав: