— Я обедал со Сьюзан Нортон и ее родителями. Поиграл с ее отцом в бадминтон.
— Провалиться мне, коли Билл тебя не обставил, а? Он всегда обыгрывает Нолли. Нолли на стенку лезет — до того ему охота хоть разок общелкать Билла Нортона. Во сколько ты ушел?
Бен рассмеялся, но веселья в его смехе было немного.
— Смотрите в корень, а?
— Знаешь, — сказал Паркинс, — будь я одним из нью-йоркских детективов из телевизора, я б подумал, тебе есть что скрывать — так ты вокруг моих вопросов польку вытанцовываешь.
— Скрывать мне нечего, — ответил Бен. — Просто устал быть в городе чужаком, в которого тычут пальцем, а стоит появиться в библиотеке, все принимаются толкать друг дружку локтем в бок. Теперь с обычной песенкой являетесь вы — тоже мне янки-коммивояжер, — чтобы выяснить, нет ли в моем шкафу скальпа Ральфи Глика.
— Нет, так я не думал, вовсе нет. — Паркинс взглянул на Бена поверх сигареты и его глаза посуровели. — Пытаюсь тебя отсечь, вот и все. Кабы мне взбрело в голову, что ты имеешь хоть какое-то отношение хоть к чему-то, сидел бы ты в кутузке.
— Ладно, — сказал Бен. — Я ушел от Нортонов около четверти восьмого. И пешочком прогулялся до Школьного холма. Когда стало слишком темно, чтобы видеть, я вернулся сюда, поработал пару часов и лег спать.
— Во сколько ты сюда вернулся?
— По-моему, в четверть девятого. Что-то около того.
— Ну, это отмывает тебя меньше, чем мне хотелось бы. Видел кого?
— Нет, — ответил Бен. — Никого.
Паркинс уклончиво крякнул и прошел к пишущей машинке.
— О чем пишешь?
— Не вашего ума дело, — сказал Бен и его тон стал непроницаемым. — Скажу спасибо, если не будете лезть туда ни руками, ни глазами. Если только, конечно, у вас нет ордера.
— Больно ты обидчивый для человека, который пишет книжки, чтобы их читали.
— Вот пройдет моя писанина через три черновика, редакторскую правку, окончательный набор и печать — я лично прослежу, чтобы вы получили четыре экземпляра. С автографом. А пока эти бумаги относятся к разряду личных.
Паркинс улыбнулся и отошел.
— Годится. Хотя все равно мне чертовски сомнительно, что там — подписанное признание.
Бен вернул улыбку.
— Марк Твен сказал: роман — признание во всем человека, который так ничего и не совершил.
Паркинс выпустил струю дыма и пошел к двери.
— Не стану больше капать на ваш коврик, мистер Мирс. Хочу сказать спасибо, что потратили на меня время… И просто для памяти: думаю, вы этого парнишку, Глика, и в глаза не видели. Но такая уж у меня работа — расспрашивать про всякую хренотень.
Бен кивнул.
— Понятно.
— И надо бы вам знать, как оно в городках вроде Салимова Удела, или Милбриджа, или Гилфорда, или в любом ссаном «бурге». Пока не проживешь в городке лет двадцать, все будешь чужаком.