— Пятый концерт? — сказал Ричард Халлей, отвечая на очередной вопрос. — Я написал его десять лет назад. Мы называем его Концерт Освобождения. Спасибо, что узнали его по нескольким тактам, насвистанным в ночи… Да, я знаю об этом… Да, раз вы знали все мои предыдущие произведения, вы должны были понять, услышав мелодию, что в этом концерте сказано все, чего я хотел достичь. Концерт посвящен ему… — Он указал на Голта. — Ну, что вы, мисс Таггерт, я не бросил музыку. С чего вы взяли? За последние десять лет я написал больше, чем в любой другой период моей жизни. Сыграю для вас все, что угодно, когда придете ко мне… Нет, мисс Таггерт, там это не будет опубликовано. Ни единой ноты не будет услышано за пределами этих гор.
— Нет, мисс Таггерт, я не оставил медицину, — сказал, отвечая на ее вопрос доктор Хендрикс. — Последние шесть лет я занимался исследованиями. Открыл метод защиты кровеносных сосудов мозга от тех роковых разрывов, которые именуются апоплексическими ударами. Он избавит человечество от ужаса внезапного паралича… Нет, там ничего не узнают о моем открытии.
— Право, мисс Таггерт? — сказал судья Наррангасетт. — Какое право? Я не оставлял его — просто там оно перестало существовать. Но я все равно работаю над его усовершенствованием, то есть служу делу справедливости… Нет, справедливость не перестала существовать. Это немыслимо. Люди могут забыть о ней, но тогда она их уничтожит. Справедливость не может уйти из жизни, потому что она символ ее; справедливость — акт признания того, что существует… Да, здесь я продолжаю свое дело. Пишу трактат по философии права. Я докажу, что самое черное зло человечества, самая разрушительная машина ужаса, это необъективное право… Нет, мисс Таггерт, мой трактат не будет там опубликован.
— Мое дело, мисс Таггерт? — сказал Мидас Маллиган. — Мое дело — переливание крови, и я по-прежнему занимаюсь им. Моя работа — снабжать горючим жизни все то, что способно расти. Но спросите доктора Хендрикса, может ли любое количество крови спасти тело, которое отказывается функционировать, гнилую оболочку, желающую жить без усилий. Мой банк крови — золото. Золото — это топливо, способное творить чудеса, но любое топливо бессмысленно там, где нет мотора… О, что вы, я не сдался. Просто мне надоело руководить бойней, где выкачивают кровь из здоровых живых существ и переливают ее вялым полутрупам.
— Сдался? Это я-то сдался? — возмутился Хью Экстон. — у вас ложные посылки суждений, мисс Таггерт. Никто из нас не сдался. Сдался тот мир… Что плохого, если философ открывает придорожное кафе? Или руководит сигаретной фабрикой, как я в настоящее время? Любая работа есть философское деяние. И когда люди научатся считать производительный труд — и то, что является его источником, — критерием своих моральных ценностей, они достигнут совершенства, представляющего собой право первородства, ныне ими утраченного… Источник труда? Разум, мисс Таггерт, мыслящий человеческий разум. Я пишу книгу на эту тему, характеризую новую мораль, базис которой почерпнул у своего ученика… Да, она могла бы спасти мир… Нет,