— Да.
— Я слышал шум самолета, но… — Выражение замешательства на его лице сменилось улыбкой, сожалеющей, удивленной, дружеской. — Понятно. О, черт, Дагни, это просто нелепо!
Она беспомощно смотрела на него, не в силах связать прошлое с настоящим; беспомощно — как человек, говоривший во сне мертвому другу те слова, что не сказал ему при жизни, но теперь повторяющий их наяву, вспоминая, как старался дозвониться до него почти два года назад, те самые слова, которые надеялся произнести, если увидит его снова:
— Я… я пыталась связаться с вами.
Уайэтт мягко улыбнулся.
— Мы тоже долго пытались связаться с вами, Дагни… Вечером увидимся. Не беспокойтесь, я не исчезну — думаю, вы тоже.
Он помахал остальным и пошел, унося свою жестяную коробку. Маллиган завел мотор; она подняла взгляд и увидела, что Голт опять пристально на нее смотрит. Лицо Дагни помрачнело, словно она позволила себе признать боль, отказывая ему в удовольствии упрекнуть ее в скрытности.
— Ладно, — сказала она. — Догадываюсь, что за демонстрацию вы хотите устроить, дабы меня впечатлить.
Хоть, возможно, и неловко Дагни пыталась пошутить, но на лице Голта не отразилось никакой ответной реакции, если, конечно, не считать таковой полное бесстрастие.
— Наше первое правило, мисс Таггерт, — сказал он, — в том, что каждый должен увидеть все своими глазами.
Машина остановилась перед одиноко стоящим домом. Он был выстроен из грубо обтесанных гранитных блоков, фронтон его был полностью прозрачен — почти сплошной лист стекла.
— Я пришлю врача, — сказал Маллиган, отъезжая, а Голт понес Дагни по дорожке.
— Это ваш дом? — спросила она.
— Мой, — ответил Джон Голт, открывая ногой дверь.
Он перенес Дагни через порог в блестящую просторную гостиную; потоки солнечного света падали на полированные сосновые доски стен. Она увидела несколько изготовленных вручную предметов мебели, потолок с голыми балками, сводчатый проход в небольшую кухню с неотшлифованными полками, деревянным столом и поразительно искусными деталями хромировки электрической плиты; дом обладал примитивной простотой лачуги пионера, сведенной к самому необходимому, но построенный с удивительно совершенным мастерством.
Голт пронес Дагни через поток солнечного света в маленькую комнату для гостей и уложил на кровать. Она увидела окно, выходившее на склон с каменными ступенями и устремленными в небо соснами. Под подоконником — надписи мелкими буквами, словно вырезанными в древесине стен; несколько разрозненных строчек, будто написанных разными почерками. Слов Дагни разобрать не могла. Затем увидела еще одну дверь, полуоткрытую — она вела в спальню Голта.