Бедного и счастливого Богданова обрядили в новенькую генеральскую форму и уже готовы были выпустить навстречу приезжим, как обнаружилось, что на брюках господина генерала нет лампасов, этих широких полос красного сукна, по которым за полверсты можно отличить генерала от простого смертного! Откуда было знать этим несчастным евреям про генеральские лампасы, когда они никогда живого генерала и в глаза не видели, а заправлявший всем этим делом Блажевич забыл проследить, запарившись. Вот-то началась беготня, чертыхания и обещания сейчас же, как только уедут эти проклятые генералы, перестрелять всех евреев, и не только портных. Откуда-то вытащили кусок красной материи, кажется, даже и не сукна вовсе, отхватили от куска длинные полосы, которые пришивать уже не было никакого времени. Пришпилили их булавками к генеральским штанам, и чуть не тычком в спину вытолкнули свеженького генерал-майора навстречу вышедшим из своих машин приезжим генералам. Мы все вышли следом за ним. На шаг сзади Богданова шел Гиль.
Удивительно бывает безжалостна судьба в иных случаях к одному и тому же человеку, которого она изберет своей жертвой. Богданова, впрочем, никому не было жалко. Это человеческое ничтожество одним внушало ужас, другим презрение и омерзение.
Когда Богданов, взяв под козырек, подтянувшись и изобразив некоторый переход даже и к строевому шагу, направился к приехавшим генералам, правая лампасина, наспех пришпиленная булавкой, отцепилась и повисла на правой штанине. Генералу этого ничего не было видно, и он продолжал шагать, а лоскуток около его штанины, как красный флажок, развевался и мотался при каждом его шаге. Гиль сделал было движение подскочить к Богданову и подцепить лампасину, но было уже поздно, генералы сблизились, ничего сделать уже было нельзя. Оставалось только сделать вид при каменном лице, что ничего не происходит, никто ничего не видит, как одежду на голом короле.
Богданов представился. Он начал было представлять Гиля, собираясь, видимо, представлять приезжим и других старших офицеров штаба, но один из двух приехавших генералов, тот, который был старше возрастом по виду, нарочито громко и четко сказал, чтобы всем было слышно:
– У вас непорядок в туалете, господин генерал, прикажите исправить, – и указал глазами на лампасину. Гиль и Блажевич бросились одновременно, но Блажевич оказался проворнее и, опередив Гиля, быстро упав на одно колено, лихорадочно спеша, подшпиливал злополучную лампасину. Судьба наконец сжалилась над этими людьми, оставив в лампасине булавку, так что Блажевичу удалось довольно быстро произвести операцию по восстановлению генеральского достоинства своего бывшего лакея и отскочить назад. Я подумал – а если бы и булавки тут не случилось? Если бы она выпала из лампасины, когда та болталась? Эта сцена с пришпиливанием недопустимо затянулась бы, и позор ее стал бы тягостен всем, не только ее главным участникам.