Над деревьями с ободранными ветвями редкие звезды устало открыли свои глаза. Бектемир долго смотрел вверх. Из его сознания на время исчезла тяжелая тень войны. Сердце наполнилось щемящей болью. Вновь нахлынули воспоминания. Но они оборвались, когда упрямый, назойливый запах солдатской пищи стал щекотать обоняние. Голод давал о себе знать. Бектемир даже проглотил слюну, поглядывая в сторону кухни.
Старшина, длинный как каланча, которого узбеки звали между собой "лайлак", начал распределять хлеб и кашу. Бектемир, взяв котелок, побежал вслед за другими бойцами. Ковш словоохотливого повара с постоянно улыбающимся круглым лицом и в темноте не ошибся — положил норму.
Бектемир, услышав вблизи голоса своих земляков, подошел к ним, присел на корточки, деловито подул на кашу и погрузил в нее вытащенную из-за голенища ложку.
Кроша хлеб, Бектемир брезгливо посмотрел на свои руки:
— Три дня, как они не касались воды!
— Похлопай руками о землю и считай, что ты совершил омовение. Душа посветлеет, — улыбнулся Аскар-Палван.
— Очень мы загрязнились, — тихо и смиренно вздохнул Сафар. — Что делать…
Звякали ложки о дно котелков. Бойцы ели с аппетитом. Каша была вкусной. Вслух хвалили повара:
— Молодец!
— Просто мастер! Чудесная каша!
Только Али был недоволен. Но не поваром, а старшиной.
Покончив с кашей, он сообщил:
— Нашему старшине не хватает щедрости!
— В нем то плохо, — согласился Аскар-Палван, — что все бы он делил и делил… Будто больше нечего делать.
— Верно. Не будь у него этой болезни, золотым парнем был бы, — добавил Бектемир. — Вот командир Стек-лов совсем другой. Правда, он сердитый человек. Из-за всякого пустяка выходит из себя. Но зато никогда и ничего не делит. К тому же относится ко всем одинаково.
— Справедливый человек, — подтвердил Аскар-Палван.
Земляки, скрутив козьи ножки, с наслаждением закурили.
Курили молча. Только порой вспоминали прошедший бор, Бектемир, стараясь говорить спокойно, сообщил, что в коротком штыковом бою он убил немца.
Убил?! Сам?!
— Земляки радовались этой победе, словно своей.
— Сегодня охота нашего кишлака закончилась удачей, — потер… руки рябой Сафар.