А я подумал, как же я могу сейчас сказать, что струсил тогда, насмерть перепугался.
— Верил…
Он подозвал официанта, расплатился за обоих, встал и ушел. Потом вернулся и дополнительно высказался:
— Я, конечно, тоже человек непоследовательный. По правилам, я должен завтра написать в твою организацию письмо с просьбой аннулировать мою рекомендацию… Но я тебе обещал, что жаловаться на тебя не буду. Времени у меня нет на тебя. Я по настоящему делу стосковался… И потом, может, и ты, Шебалин, в человеческую норму войдешь. Может, какую-нибудь полезную научную работу сотворишь…
И ушел совсем. Черт дернул меня пойти за марками! Не сиделось дома, поперся.
А это я неплохо сказал: «Мадам секретарь». Мадам и есть! Алешку жалко, пропадет с дурой. Она не дура, а очень даже умная. Это я сгоряча ее в дурочки произвел. Она умная. Она же секретарь райкома… Персона! Ей доверяют. Она может дойти до самых верхов. Ее же в правительственные делегации не раз включали, со многими самого верхнего этажа может разговаривать запросто. А если она завтра скажет? Что? Да что угодно! Ей поверят… Алешка ей, наверное, про мою встречу с Уткиным рассказал. А я, старый дурень, разоткровенничался, чуть не слезу пустил — ах как трудно, ах как тяжело. Кабы тяжелее не стало, если мадам куда следует стукнет…
Надо самому позвонить, извиниться.
— Алеша, это я, Иван… Не спишь еще, дорогой? Извини меня… Я погорячился. Лида бодрствует? Читает? Оторви на минуточку. Извините, Лидия Михайловна, извини, Лида. Я очень, очень раскаиваюсь. Нервы, понимаешь, родная, нервы сдают. Намолол глупостей…
Она сказала: «Спокойной ночи, Иван Петрович… Как-нибудь потом поговорим. А нервы у вас, действительно, сдают… Спите спокойно».
А теперь, Иван Петрович, изучи весь ее ответ. «Спокойной ночи, Иван Петрович!» Ну что ж, это хорошо, доброжелательно. «Как-нибудь потом поговорим». Это тоже неплохо, во всяком случае — обещающе. «Поговорим». Значит, она со мной собирается поговорить. А вдруг это угроза? «Поговорим!» Нет, не угроза, она тепло сказала и закончила по-доброму: «Спите спокойно!»
А если Филип напишет? Раз сказал — не напишет, значит — не напишет. Не тот человек… Можно спать спокойно.
Я все больше и больше нахожу, что наш печатный мастер Валентин Петрович и мастер красковарки Александр Степаныч очень похожи друг на друга. Внешне они совсем разные; Петрович высокий, худощавый, а Степаныч маленький, широкий. Петрович ходит не спеша, говорит медленно, руками разговору не помогает. Степаныч катается, словно на роликах, говорит торопливо и все время жестикулирует. Петрович ведет степенный образ жизни: не курит, выпивает только по праздникам, обязательно в компании, за семейным столом. Степаныч, как он сам говорит, «жрет табачище с шести лет», охотно «разделит на троих», особенно в субботу.