— Разведу огонь, — сказала Рейчел.
По вмятинам на ковре с замысловатым орнаментом я понял, что придвинутый к стене огромный деревянный стол с обтянутой кожей столешницей раньше стоял перед камином. В золе еще тускло тлели угольки. Рейчел пошевелила их кочергой, подложила из стоявшего рядом ведра расколотое бревно и пару угольных брикетов. Она подождала, пока дерево задымится, немного подула, чтобы взялся огонь; затем встала и зажгла керосиновую лампу: самую настоящую, с фитилем под стеклянным абажуром и маленьким колесиком, чтобы регулировать язычок пламени. В свете лампы лицо Рейчел показалось мне мягче и добрее.
— Извини, Джесс, — сказала она, обводя рукой скромные запасы пищи, — я не особо богата едой, деликатесов не предложу.
— У меня кое–что есть, — с этими словами я начал выкладывать из рюкзака свои припасы. — Будешь суп?
— Еще бы!
Рейчел достала кастрюльку и открывашку. Я пристроил в углу свой фонарик лампочкой кверху, так чтобы круг света падал в центр потолка.
Вывернув в котелок банку куриного супа и банку овощного, я поставил его на угли в камине. Рейчел сняла флисовую куртку и осталась в одной футболке. Руки у нее были совсем худенькие — гораздо тоньше моих.
Она посмотрела на меня и тыльной стороной руки, не снимая рабочих перчаток, вытерла пот со лба.
— Ты приехал на каникулы?
— На лидерский тренинг в ООН.
— ООН? В смысле «Организация объединенных наций»?
— Да.
— Ну, тогда я ничему не удивляюсь…
— Ты о чем?
— Что–то ты слишком молод для ООН.
Я рассмеялся:
— Я приехал в лагерь. Лагерь для старшеклассников.
И я рассказал Рейчел о том, как выжил в метро во время атаки, как прятался в небоскребе, и о том, что видел со смотровой площадки. Рассказал обо всем. Даже о Дейве, Анне и Мини, о том, как они прошли со мной весь путь.
— Да, непростая история.
— Пожалуй, — кивнул я.
Рейчел произнесла последние слова очень по–доброму, без всякой издевки, только вот слово «непростая» слабо отражало суть всего, что со мной случилось. Было больно осознавать, что с самого начала я отдалялся от своих друзей, хотя очень хотел, чтобы они были рядом.
Я с самого начала обманывал сам себя. Не знаю, плохо это было или хорошо. Я по собственной воле двенадцать дней не желал мириться с реальностью. Во мне постоянно боролись два чувства: желание покинуть свое убежище и желание затаиться и ждать, пока все не образуется само собой.
Интересно, что было бы, прими я правду в искореженном вагоне метро? Я бы не сидел здесь вместе с Рейчел — это уж точно. И не нашел бы видеодневник Фелисити. Так или иначе, всегда приходится чем–то жертвовать.