На палубе парохода Мизинчик держал речь перед выстроенными в шеренгу белыми матросами:
— И еще, напоследок… Колчаку так и так амба. Он ответит, и все его кровопийцы ответят перед трудящейся властью! Но с вами, которые несознательные и обманутые, другой разговор: кто желает, пока не поздно, с чистой душой перейти на сторону Красной Армии?
— Я!.. Я!.. — загалдели матросы. Девять человек шагнули вперед, а трое осталось стоять на месте. Мизинчик грозно поглядел на них:
— Этих запрем в трюм, с офицериками, а вы, граждане, свободны… Оружия вам покамест не дадим — это надо заслужить, а так ходите, гуляйте, дышите воздухом.
Капитан учил Святополка обращению со штурвалом.
— Ну что вы, в самом деле? Крепче надо держать. Пароход у вас рыскает, как волк в чистом поле! Еще на мель напоретесь… Дайте ему. — Капитал показал на стоящего рядом матроса. — У меня душа будет спокойна.
— Я научусь, — буркнул Святополк, не выпуская из рук штурвала.
— Не доверяете? Напрасно. Я, молодой человек, водил пароход и при царе, и при Директории, и при Колчаке… И при красных буду. Река при всех властях течет в одну сторону!..
— Нет, я все же сам.
В трюме Мизинчик пересчитывал, беззвучно шевеля губами, ящики с динамитом. Их было девять; каждый перечеркнут наискось желтой полосой, на каждом на-трафаречен череп со скрещенными костями. В полумраке трюма эти мертвые головы жутковато улыбались новому хозяину.
Дед Алеха лежал, не сняв сапог, на койке в офицерской каюте и курил сигарету. Вошла Саня.
— Я так и знала, что вы тут! Вставайте. Мизинчик велел, чтоб на всех приготовили обед.
Кряхтя, Алеха встал, затушил сигарету, поплевав на палец, потом достал кисет, повертел в руках и запихал туда толстый окурок.
— Хороша, — одобрил он. — Однако лучше махорки. Духовитей.
— Ну, идите же, — поторопила Саня. Дед Алеха неохотно пошел к двери, бормоча:
— Все начальники, один Чикин вкалывай. Эхма… От работы каторжанской потеряешь вид жига некий!
В машинном отделении было жарко, темно и шумно. Стучали поршни, лязгали шатуны, пыхала пламенем топка. Механик и кочегар, голые до пояса, занимались своим тяжелым делом, не обращая внимания на Степана Байду. С карабином между колен он сидел на железной ступеньке трапа и обливался потом. Механик попил и протянул кружку Степану:
— Браток, шел бы ты отсюда. Чего нас сторожить? Машинное отделение в какой хошь державе первый пролетариат. Мы за большевиков, подвоха от нас не будет.
Напившись, Степан отдал механику кружку и встал:
— Ну, коли так, пийду… А вы, як що тут змерзнете, приходьте до нас на палубу, погрейтесь.