Зазвонил телефон. Малинии снял трубку.
— Кого? — спросил Ермаков.
— Никого. Молчание.
— Ну-ка. — Ермаков сам взял трубку. — Алло! — крикнул он. — Ага, повесили! Не иначе, твои девицы.
— Да нет, скорее — твои подследственные, — мрачно отозвался Малинин.
Он подошел к кровати, начал стелить.
Долго молча раздевались. Бутылку не тронули.
— Сюда, — сказал врач.
Они вошли в палату. Больные настороженно повернули головы.
— Здравствуйте, — проговорил Ермаков.
У окна стояла койка — пустая, аккуратно застеленная. Ермаков подошел, выдвинул ящик тумбочки. Стал рыться. Выложил на тумбочку помазок. Яблоко. Книжку в потрепанном переплете. Расческу. Присев на корточки; открыл дверцу тумбочки. Вытащил старый выцветший свитер, сунул обратно.
На него смотрели. Врач, молоденькие медсестры. Больные со своих коек.
Он полез под подушку.
— Там ничего нет, — предупредил врач.
— Может, в пижаме? Вы смотрели?
— Ничего нет, — повторил врач.
Ермаков взял книжку с тумбочки, начал листать. На пол упали сложенные листки.
Это было то, что он искал. Это выведенное крупными корявыми буквами «По моей вине…» Ермаков не стал читать, сунул листки во внутренний карман.
Вышли из палаты.
— Да, неприятная работа, — сказал врач.
Ермаков взглянул на него.
— Знал бы, не пустил бы вас к нему, — сказал врач.
Ермаков кивнул, двинулся по коридору и тут увидел пожилую заплаканную женщину в черном. Женщина проводила его взглядом.
Он застал соседа в номере. Малинин складывал чемодан.
— Далеко? — спросил Ермаков.
— Не очень. В другой номер.
— Что, покидаешь меня?
— Покидаю.
— Ну-ну. Приятно было познакомиться.
— Мне тоже. Долго еще здесь?
— Посмотрим.
— Следствие не закончено разве?
Ермаков не ответил, подошел к окну, опершись на подоконник, стал высматривать собаку.
— Что? — отозвался он наконец. — Следствие? Нет, не закончено.
— Умер же твой стрелочник.
— Да.
— Нужен еще какой-нибудь?
Ермаков промолчал.
— На тебе, наверно, висит какое-то нераскрытое дело, да? — снова заговорил Малинин. — Я слышал, следователи в таких случаях стараются реабилитироваться на чем-нибудь другом, попроще.
— Ничего себе попроще, — усмехнулся Ермаков. — Попроще — это когда один другого — финкой. Или в карман залезли.
— А тут — стрелку не перевел.
— Если бы стрелку… Тут сплошной клубок действий, а вернее, бездействий…
Он наконец отошел от окна. Малинин стоял в прихожей с чемоданом, лицо его выражало крайнее удивление.
— Ты что это, всерьез? — пробормотал он. — Клубок? Бездействий? Мало тебе одной смерти, другой смерти, решил потащить целую цепочку? Да очнись же! Я вот слежу за тобой который день и думаю — когда же будет остановка? — Он поставил на пол чемодан, видно, решил высказаться до конца. — Нельзя же, милые вы мои, буквой закона давить человеческие жизни!