Когда Марина ушла купать Митю, мама села за стол напротив меня. Я сделала дурашливо-виноватое лицо, ожидая, что будет.
— Давно ты знаешь? — спросила она.
— Нет. Недавно просто впала в такое состояние, в котором вспомнила все с момента своего… появления. Как попала в больницу, как увидела там тебя… даже теток из отдела опеки и суд вспомнила.
Мама кивнула, видимо, решив, что «состояние» было вызвано «тропической лихорадкой».
— У меня никогда не было повода сомневаться в том, что ты — моя мама, — добавила я.
На ее губах появилась растерянная улыбка.
— И… как ты к этому относишься? — наконец, спросила она.
На миг все слова вылетели у меня из головы. Разве она не видит?
— Как к самому большому везению в жизни, — все же честно ответила я.
Мама молчала. Мое новое сердце не среагировало на адреналин и продолжало биться тихо, но лоб покрылся испариной.
А она? Как она сама теперь относится к своему давнишнему порыву?
Посудомоечная машина остановилась, холодильник замолчал, и на кухне воцарилась абсолютная тишина. Если бы я захотела прислушаться, чтобы потренировать слух Перворожденной, я бы, конечно, различила очень много звуков, но мне была дорога эта тишина — тишина, в которой мама думала обо мне.
— Знаешь, — вдруг сказала она. — Я долго не могла отделаться от чувства вины перед тобой. Я ведь бессовестно присвоила себе сокровище, которому кто-нибудь другой, возможно, дал бы гораздо больше заботы и любви. Ты знаешь, я ведь поступила так не из жалости, а от жадности… Я видела, что ты — чудо, и не понимала, почему этого не видят остальные. Я просто очень хотела, чтобы ты была у меня. Обладать чудом.
Ни в новой жизни, ни в прежней я не была настолько счастлива. Знать, что мама ни на секунду не пожалела о том, что удочерила меня, было даже круче, чем знать о своей принадлежности к исключительной расе. Может быть, я не погибла бы без ее опеки, но такой, какая сейчас, я стала благодаря ей. Ее любовь и нежность — часть моей сущности, которую даже смерти оказалось не под силу уничтожить.
— А мальчики? Знают? — встрепенулась она.
Я помотала головой.
— Не было возможности рассказать. Но это нужно, правда?
Мама немного подумала.
— Как хочешь.
— Хочу. Я уже знаю, тайну хранить больше не нужно. Обманывать их дальше — неправильно. В их-то жизни я на птичьих правах, они меня в нее не звали. И даже находиться в этом доме — доме чужого мне человека — я не должна.
Мама вздрогнула.
— За отца не волнуйся. Он не принял тебя только формально…
— Формально — это очень много! — не удержавшись, перебила я. — Как бы он не был со мной связан, эта связь не защищается законом ни от кого! Его мать может выгнать меня отсюда, и, если бы с тобой хоть что-то случилось, я бы угодила в детский дом. Это мелочно звучит…