Саша тоже смеется:
— А ты представь меня: стою, скучаю на остановке — автобуса никак не дождусь, кляну себя, что не взял машину, и внезапно на меня с небес падает… красавица. Что это? Откуда? Вот так подарок!
— Так уж и красавица, — с сомнением говорю я.
Саша становится притворно строг:
— А ты в прихожей видела зеркало? Сходи и посмотрись…
— Я в том зеркале увидела принца.
Саша, который так внимателен к каждому моему слову, эти пропускает мимо ушей.
Мы выпиваем вино.
— А что с той рубашкой? — спрашиваю я.
— С какой?
— Цвета хаки… С моими губами. Она отстиралась?
— Бесценная рубашка! — уходит от ответа Саша.
— И все-таки! — настаиваю я.
Любопытство меня так и разбирает: кто стирает ему рубашки? Ловлю себя на том, что это не просто любопытство. Скорее: далеко идущий интерес.
Саша молча выходит из-за стола, оставляет меня на пару минут одну в столовой. Возвращается он с рубашкой. Она чиста, выглажена, она на персональных плечиках. Мои губы — на прежнем месте.
— Но они там! — восклицаю.
Саша смотрит на меня укоризненно:
— Лена, милая! Как ты можешь? Это же музейный экземпляр, — он поворачивает рубашку и так и эдак. — Хорошо, если тебя не устраивает музейный экземпляр, давай будем рассматривать это как поп-арт… Чуть попозже я выберу время и закажу для рубашки соответствующее обрамление. Я возьму ее под стекло… — глаза у Саши сейчас насмешливые. — Нет, Елена, все же это не поп-арт! Это реликвия. Или хоругвь! Именно! Наша хоругвь… С этой хоругвью мы пойдем по жизни вместе. Как тебе такая мысль?
Я становлюсь серьезней:
— Может быть, мне постирать ее сейчас?
— Ни в коем случае! От греха подальше я спрячу ее, — и быстро уносит рубашку.
Пока его нет, я думаю о том, что разговор наш неожиданно затронул весьма важную тему.
«Это он сильно сказанул насчет хоругви! Случайно сказалось или Саша хотел сказать? Надо думать — второе. Хочется думать так… Саша знает цену словам».
Саша возвращается, поглядывает на меня нежно и одновременно серьезно. Наливает еще по чуть-чуть вина.
«Оно очень вкусное!» — мимоходом отмечаю я.
Меня тут полностью захватывает мысль: отчего Саша стал вдруг серьезен.
Он говорит:
— Ты должна знать, Лена…
— Что? — не выдерживаю я; сердце мое так и подпрыгивает.
— Есть серьезный разговор…
«Не тяни же, Саша! Ну пожалей меня. Еще минута, и я грохнусь в обморок!»
— Такое дело…
— Да, — в голове у меня отчего-то зашумело; может, это вино?
«Вино… У меня, кажется, налито вино…»
Чтобы скрыть свою все возрастающую тревогу, выпиваю налитое мне вино. Медленно-медленно… Просто я закрываю бокалом лицо, которое, вероятно, побледнело.