Евдокия всегда стеснялась, даже родив двух детей, осталась точно девочкой, нежной и пугливой. Дрожала, как тростинка на ветру. Всякий раз, с самой первой ночи брал ее и боялся поломать. А потому был особо нежен и бережен. И она отвечала тем же.
Дмитрий не раз мысленно поблагодарил Миколу Вельяминова за учебу перед свадьбой, он сумел не причинить боли любимой, а потому остался для нее желанным. Сначала смущалась, а потом откликалась всем сердцем, всем телом на его ласки и тайные нашептывания в маленькое ушко. Дмитрий давно почувствовал, что Дуне нравятся эти охальные слова, хотя и сильно смущают. Он в первые же ночи сказал, что раз они одни, то нечего друг дружку бояться, но она все равно отворачивалась от его наготы и закрывала глаза, когда он любовался ею, гладил крепкую грудь, небольшой живот, стройные ноги…
Сердце сжало от нежности и тоски, на глаза просились слезы. Здесь в Орде он многое понял, в первую очередь, что он не может без своей семьи и без Руси! Никогда бы не смог жить вдали от них.
А еще, конечно, многое понял из хитростей, которым не мог или не хотел научить Алексий. Кое-что подсказал Андрей Федорович, до чего-то догадался сам. И все равно его очень тяготило пребывание в Орде. Скоро ли Мамай отпустит обратно? Попроситься уехать Дмитрий не может, пока не получен ярлык, да и хозяин может обидеться. Смешно, Мамай темник, это вроде русского воеводы, а хозяин. Он зять бывшего хана Бердибека, с отцом которого Джанибеком дружил Иван Данилович Калита. Мамай не чингизид, ему не быть ханом Белой Орды, но его дети могут такими стать, потому что по матери чингизиды.
Мамай должен знать, что такое любить детей. Однажды Дмитрий это уже использовал, нужно повторить. Сообразив, как сделать, князь принялся жаловаться хатуням, как скучает по своим малым детям, тоскует по своей семье. О Евдокии вспоминать не стал, никакой женщине, даже если она чужая жена, не приятно, когда говорят о другой. И при хане тоже несколько раз повторил про детей. Кажется, Мамай понял, только как поступит?
В шатер заглянул боярин Андрей Федорович:
– Не спишь ли, Дмитрий?
Князь поднялся, опустил ноги с невысокого ложа:
– Нет, входи, Андрей Федорович. Скучно очень и по семье тоскую…
– Я к тебе по делу. – Приблизился, заговорил потише. – У хана гость один есть, то ли гость, то ли пленник, и не знаю как сказать, только для нас может стать очень полезным.
– Кто?
Боярин снова с опаской прислушался к звукам за стенкой шатра и еще тише добавил:
– Сын Михайлы Лександрыча Тверского Иван!
– Кто?! – взвился Дмитрий. – Как он сюда попал?!