Приехав из Познани в Гнёзно вместе со своей немецкой невестой, Владимир поразился тому образу жизни, какой вел Мешко в своих неприступных чертогах.
Мешко практически не встречался со своей юной супругой, которая почти не выходила из женских теремных покоев. Туда же Мешко спровадил и дочь маркграфа Эккарда, сказав при этом Владимиру, мол, пусть две смазливые немочки осваивают славянский язык и не мешают им наслаждаться жизнью. Владимир очень скоро понял, что подразумевает Мешко под этими словами.
Еще на пути из Познани в Гнёзно Владимир обратил внимание, что Мешко проявляет немалый интерес к юным крестьянкам во всех встречных селениях. Всех приглянувшихся ему девушек Мешко забирал с собой в свою столицу, освобождая их родителей от всяческих налогов.
В гнёзненском замке у Мешко имелся настоящий гарем из двух сотен красивых молодых наложниц.
Наставляя Владимира на путь истинного правителя, Мешко откровенно делился с ним своими взглядами на жизнь, совершенно не заботясь о моральной стороне этих нравоучений. Мешко полагал, что княжеская власть лишь тогда имеет истинную ценность, когда вседозволенность и безнаказанность властителя не оспариваются никем.
«Если от моих щедрот кормятся семь сотен слуг и дружинников, а под моим крылом живут и трудятся в безопасности жители Гнёзно и других городов и сел, то почему я не могу позволить себе кое-какие прихоти в благодарность за свои благодеяния», — рассуждал Мешко.
Эти «прихоти» Мешко Владимир увидел воочию в первый же день своего пребывания в Гнёзно.
В бане, где Мешко и Владимир мылись после трудной дороги, вокруг них вились шесть прекрасных обнаженных дев с длинными распущенными волосами. От прикосновений ласковых девичьих рук, от соблазнительно-возбуждающих женских округлостей, таких близких и доступных, мужское естество Владимира мигом встало колом, вогнав его в краску. Мешко посоветовал Владимиру не смущаться и следовать его примеру. Распластавшись на широком возвышении, сколоченном из гладких березовых досок, голый Мешко жестом велел одной из девиц пристроиться на нем сверху, приняв в себя его затвердевший стержень. Белокурая юная рабыня повиновалась Мешко без всякой заминки и без малейшего смущения. Мешко издавал блаженные вздохи и стоны, в то время как ловкая невольница умело двигала своим гибким телом вверх-вниз, скользя своим влагалищем по его мощному детородному жезлу.
Нагота Мешко производила отталкивающее впечатление, поскольку он был волосат и нескладен, с большим животом и кривыми ногами. Мешко гордился своим интимным органом, который был огромен, как у быка. В совокуплении Мешко был так же неутомим, как и в распитии хмельного меда. В бане Мешко совокупился со всеми шестью рабынями, только после этого он приступил к омовению.