Сигизмунд II всполошился — он слишком много был должен евреям. И теперь-то он в молчанку не играл, сразу отписал царю, просил, требовал. Видимо, и многие бояре были не против дать разрешение, они же его дали в 1542 г. Но царь остался непреклонен, въезд евреев в Россию категорически запретил. А королю ответил, что «сии люди провозили к нам отраву телесную и душевную: продавали у нас смертоносные зелья и хулили Христа Спасителя; не хочу об них слышать» [49]. Под душевной отравой, очевидно, понималась ересь, и в принятии решения, скорее всего, сыграл роль святитель Макарий, ученик св. Иосифа Волоцкого. Но нетрудно понять, что шаг царя был важен и для российской экономики: от свободной торговли евреев страдали отечественные купцы, ремесленники, интересы казны, утекали за границу золото и серебро.
А в феврале–марте прошел ряд мероприятий, в организации которых тоже явно участвовал митрополит. В них было много общего с торжествами 1547 г. — и попытка достичь общего примирения и согласия, и Освященный Собор с канонизацией святых. Но два года назад центральным событием было венчание на царство, а теперь впервые в русской истории был созван Земский Собор. В Москву было велено приехать всем чинам Боярской Думы, государева двора, иерархам Церкви, представителям разных сословий от других городов. «Избранная рада» в таком широком собрании была абсолютно не заинтересована. Она-то уже находилась у власти. Но царь осознал, что смена боярских группировок у руля государства никаких перемен к лучшему не дает, и решил обратиться ко «всей земле». У историков этот Собор получил название «собор примирения» — целью ставилось объединить разные слои населения, забыть взаимные счеты и общими усилиями выработать меры для укрепления и оздоровления державы.
Открытие состоялось 27 февраля. Но оно было совсем не парадным. Царь начал с того, что обратился к митрополиту и священнослужителям с искренним покаянием в своих грехах и в том зле, которое во время его правления творилось в государстве. И обратился он не только к духовенству. Вышел на Красную площадь и с лобного места каялся перед собравшимися массами народа. Царь кланялся простолюдинам! Признавал, что бояре, правившие в его малолетство, притесняли людей, а он оставался «глухим и немым, не внимал стенанию бедных». Боярам пришлось изрядно попотеть. Иван Васильевич прилюдно вопрошал их: «Какой ответ дадите нам ныне? Сколько слез, сколько крови от вас пролилось? Я чист от сей крови, а вы ждите суда небесного». Но жестокости царь не хотел, объяснял народу: «Нельзя исправить минувшего зла, могу только впредь спасать вас… Оставьте ненависть, вражду, соединимся любовью христианской. Отныне я ваш судия и защитник» [49].