Сулейман снова подошел к Роксолане, взял ее избитое лицо в ладони, та вдруг совсем по-детски хлюпнула носом.
– Прости, это больше не повторится… Я не могу приказать убить ее, она мать наследника…
– Убить?! Нет-нет! Она защищала свое положение.
Сулейман заметно помрачнел, опустил девушку, со вздохом присел на край дивана.
– Гарем… вечная вражда, склоки, ненависть… В гареме жить тяжело, сам знаю, но что делать? Ты будешь объявлена любимой икбал, а жить с завтрашнего дня будешь в покоях Махидевран, и ее служанок получишь себе в услужение.
Роксолана упала на колени перед султаном:
– Повелитель, умоляю, не надо!
– Почему?
– Умоляю, можно я останусь в своих комнатах? Не нужно мне слуг баш-кадины. Достаточно прежних двух, прошу вас!
Он с удивлением смотрел на эту непостижимую девушку: другая бы радовалась падению соперницы и служанок заставила себе ноги лизать, а эта просит оставить в маленькой комнатке, где спит с двумя рабынями. Но в чем-то она права, жить под присмотром служанок Махидевран смертельно опасно.
Снова вздохнул:
– Хорошо, но в своей комнатке ты оставаться тоже не можешь. Я прикажу валиде выделить тебе достойные покои и добавить слуг. А еще придет лекарь, чтобы привести в порядок раны.
Он вдруг заметил волосы, приставшие к ее рукаву:
– Она тебе волосы вырвала?
– Да.
– Утоплю.
– Нет! Не надо, прошу вас! Мне не нужны враги в гареме.
– У тебя их и так много.
– Не нужно больше.
– Хорошо, иди к себе. Пусть приложат примочку к глазу. Постой.
Роксолана остановилась, стараясь пониже опустить лицо, чтобы не так был заметен подбитый глаз. Но Сулейман поднял ее лицо, внимательно вгляделся, потом осторожно прикоснулся губами к одной ране за другой, закончив глазом.
– Пусть мои поцелуи помогут твоим ранам зажить скорей. Иди.
Возникший невесть откуда кизляр-ага открыл перед ней дверь, почтительно склонившись, уступил дорогу.
– Ты все понял?
Евнух кивнул:
– Да, Повелитель.
Роксолана ушла, а Сулейман сидел, уставившись в одну точку, и думал о том, как нелегко будет этой девочке в гареме. Она не Махидевран, которую привезли в подарок собственные братья и торжественно вручили султану, она рабыня, а значит, действительно не равна Махидевран.
И Сулейман был согласен с этим неравенством, но только в другом. Махидевран хватило нескольких лет, чтобы превратиться из стройной лани в толстую корову, из веселой смешливой девушки в ленивую, чванливую особу. Неужели и с Хуррем может случиться такое?! Как бы не хотелось, чтобы знание тайн гарема и умение в нем выжить заслонили собой знания поэзии и умение быть самой собой! Останется ли Хуррем живой, не превратится ли немного погодя в подобие нынешней Махидевран?