Звездочет поневоле (Бердочкина) - страница 8

Вот так в самый нежный расслабленный день Июнь Июлич Никакой был затянут дьявольской пургой. Его несли огненные кони прочь через зимнюю Москву, загоняя в зазеркалье грешности, в грустную до пыток ночь. Отныне и во веки веков вечный неистребляемый смысл запрет свои ворота пред ним, поддав лишь успешный до поры до времени бизнес по передаче адского снега в традиционных портфелях.

Плетистые розы лишались поврежденных ветвей, заглядываясь в стеклопакеты знойного дня, когда Июнь Июлич уж по другу велся без оглядки, и что-то ужасное слушал о связях, старательно избегая глаголившего рта собеседника.

«Ах, Июнь Июлич, ну на что вам эта эпоха перекрестков? Эти битвы цветов, эмоций, этот развращенный пир? Дерзайте к нам в преисподнюю, там еще слаще…», – явственно произнесло Пятнышко, задумавшись в наставлениях. «Завтра, друг мой, вы должны быть в городе Fecamp, это портовый городок на берегу пролива Ла-Манш, добирайтесь туда, как хотите, главное – успейте заглянуть в местную церковь, там до сих пор можно лицезреть кровь Христову. Так познавательно, друг мой, так познавательно. Только помните, что в полночь отбывает ваше судно, на котором вам, увы, не придется спать. Впрочем, мы позаботимся о ваших сосудах».

«Я умру?», – в чертах пьянки произнес «Никакой», походя на слепого.

«Одно я могу гарантировать вам, это судно доставит вас прямиком в заснеженную Москву», – ласково усмехнулось Пятнышко, отпуская «Никакого» в путь.

Он, как великий сумасшедший князь, влачился, обличенный в бессмыслице своих действий, и одновременно трепетал в страхе, понимая что он даже не инакомыслящий, а всего лишь найденный. Дикая поросль – сужденья его. Он истрачен, исчерпан, наказан? Нет, друг мой, это верб.

Июнь Июлич Никакой сделал всё, как предсказали, он был мил и находчив в изобретательности своего графика, он даже учуял запах свежей трески, видя живые фасады города Fecamp той драматической эпохи и того способствующего случая. «Боже… Сколько плохого привело меня сюда», – подумал усталый Июнь, уже перевалившись с земли на отбывающее в никуда судно. Буквально перенося ненормальную жажду, он загляделся на циферблат своих особенных часов, поражаясь в стрессе и предопределении.

Человек под буквой «У»

«Отпустите! Руки прочь от меня! Подонки назначенные! Отпустите! Отпустите! Знайте, что это – Я! Это же – Я! Это же Я, не смейте!». Металлический холодный поручень служил реальной опорой его развязных действий, а под ногами черным мелким кубиком выложенная лестничная клетка устойчиво притягивала к себе. В этом месте всегда пахло вчерашней сыростью, что весьма напоминает тление кожи, так казалось его извечно заложенному носу и одной из пяти великих точек, что зажглись в его голове при появлении на свет.