Досс, с его «верной рукой», увидел мяч и принял его, но тот выскользнул.
Футболисты Бейлора поднажали и сравняли счет за несколько секунд до конца
состязания. Техасцы лишились своего высочайшего рейтинга и вместе с ним — шансов
попасть на матч «Розовой чаши».
— Я вспоминаю о той игре каждый день, — признается Досс.
Не то чтобы ему больше нечего было вспомнить. Счастливое супружество на
протяжении свыше шестидесяти лет. Отец. Дед. Во время Второй мировой войны
служил на флоте. Однажды даже попал с товарищами по команде на обложку журнала
«Лайф». Играя в свои студенческие годы, перехватил семнадцать передач — это рекорд
университета. Дважды становился чемпионом Национальной футбольной лиги, когда
играл в «Филадельфия Иглз». Его имя есть в залах славы — Техасской школы и
«длиннорогих».
Большинство болельщиков помнит выигранные благодаря Доссу матчи и принятые
им передачи. Досс помнит ту, которую не смог принять. Однажды, на встрече с новым
главным тренером «длиннорогих», Досс рассказал ему о запоротом мяче. С той игры
прошло пятьдесят лет, но рассказывал он со слезами на глазах1.
3 Ежегодный матч двух лучших команд студенческого футбола в г. Пасадена, шт. Калифорния, который проводится с 1902 г., а с 1932 г. — на стадионе «Розовая чаша». — Примеч. ред.
4 «Длиннорогие» — прозвище техасцев. — Примеч. пер.
15
Воспоминания о запоротых передачах тускнеют медленно. Они порождают
одинокий страх — страх, что мы разочаруем людей, подведем команду, не оправдаем
надежд. Страх, что мы не выполним свою задачу, когда это будет необходимо, что
другие пострадают из-за нашей криворукости и косоглазия. Нет, конечно, многие из нас
с радостью променяли бы свои ляпы на ту ошибку Досса. Если бы только всего-то и
беды было, что мы не смогли принять одну передачу... Если бы мы разочаровали только
нашу футбольную команду...
У меня есть приятель, который, по его собственному признанию, впустую потратил
первую половину своей жизни. Наделенный больше талантами, нежели здравым
смыслом, он наживал капиталы и врагов с головокружительной скоростью. Теперь он из
тех, о ком поют грустные песни в стиле кантри. Разрушенный брак. Обозленные дети.
Печень его функционирует так, будто насквозь пропиталась водкой (впрочем, почему
«будто»?).
Когда мы с ним разговариваем, его глаза бегают туда-сюда, словно у человека, прислушивающегося к чьим-то шагам. Прошлое преследует его полицейским сыщиком.
Наши разговоры крутятся вокруг одного и того же вопроса — «сможет ли Бог простить
меня?».
— Он дал мне жену, я все испортил. Он дал мне детей, я и их упустил.