Город пахнет тобою... (Аверкиева) - страница 48
Оставшееся время я лежала и тупо смотрела, как на потолке играют тени. Я старалась ни о чем не думать. Не вспоминать. Утром все выяснится, и я пойду на все четыре стороны. Буду свободна. Вернусь домой и заживу, как раньше. Да, я буду улыбаться. Всем. Радостно. Я буду смеяться. Всем назло. Чтобы все сдохли от зависти от того, насколько я счастливая. Интересно, что он почувствовал, узнав, что я ушла? Облегчение? Радость? Я не думаю о нем. Его больше не существует. Он умер для меня. Какое сегодня число?
Меня разбудила медсестра. Вставила градусник в рот, подождала, пока он запищит. Чувствовала я себя, надо сказать, удивительно отвратительно. Тело ломило, голова болела, и во мне явно блуждала какая-то инфекция, с которой организм боролся посредством высокой температуры. Я бы даже сказала, чрезмерно высокой температуры.
— Простите, где я? — отважилась поинтересоваться у тетки.
— В больнице, — ответила добрая женщина.
— Ээээ… — тут же напряглась я, неожиданно вспомнив, что медицинское обслуживание мне нынче не по карману. — А можно с кем-то пообщаться? Боюсь, я не могу себе вас позволить.
— Это муниципальное учреждение.
— Хорошо. Но имейте ввиду, в ваших же интересах выписать меня как можно быстрее, чтобы мои микробы не разорили ваше муниципальное учреждение.
— Я передам это вашему лечащему врачу, — улыбнулась она и вышла.
Я сжалась на постели, натянув одеяло на макушку. Холодно. Черт, если они выставят мне счет, это будет номер. Вопрос дня — где мои вещи? Можно сбежать, но шататься по городу в таком виде, без документов да еще в марте… И позвонить некому. Совершенно некому позвонить, чтобы приехали и забрали. Еще никогда в жизни я не ощущала себя настолько ничтожной малюсенькой песчинкой. Там за окном мир живет сам по себе, совершенно позабыв про меня. Муравейник. Кто-то лапку сломал — ни в счет. Кого-то съели — не беда. Кто-то пропал — не страшно. А я даже не муравей сейчас. Я пыль под их многочисленными ножками. Маленькая, незаметная пылинка. Как же я так могла? Как посмела? Как пропала? В чужой стране совсем одна, больная, разбитая, раздавленная. Все против меня. Небо против меня. Погода против меня. Обстоятельства складываются так, словно ангелы на небесах специально надо мной издеваются. Я не буду о тебе думать. Не буду. Не хочу. Это не слезы. Это из-за температуры. Я не плачу. Ты не заставишь меня плакать. Ни одной слезинки тебе не подарю. Я не могу без тебя. Я заставлю себя не думать о тебе. Это так просто — надо только переключиться на что-то другое. Полезное. Так, Машка, включай голову! Собирай свой разжиженный из-за температуры мозг в кучку (или сливай его в стакан, как получится). Что мы имеем? В Германии обращаться за помощью мне просто не к кому. Этот пункт вычеркиваем. Позвонить в Россию — как вариант. Да, можно. Но кто за мной потащится из России? Пока визу сделают, пока оформят все… Нет, не годится. Минус еще один пункт. Позвонить родителям в Канаду? Смысл? Те же яйца, только в профиль. Выкинули последнее. Что осталось? Единственный вариант — позвонить в Венесуэлу Родриго. Он вечно туда-сюда по миру мотается, возможно, сможет приехать и забрать меня, финансовое положение ему позволит без ущерба для кошелька рассчитаться за мое пребывание в больнице. Я потом ему отдам. Фигня только в том, что в очередной раз продинамить Родриго, если он приедет за мной, будет подло с моей стороны. Да и захочет ли он со мной общаться после того, что произошло в Австралии? Он написал мне единственное письмо с пожеланиями счастья, я коротко ответила «Спасибо» и на этом наше с ним общение прекратилось. Знаю, если позвоню, он примчится первым же рейсом. Или нет? По щекам вновь поползли слезы, нос, который и так не дышит, тут же отек и потек. Ну что за наказание? Представила, как я звоню Родьке, прошу помочь, а он меня посылает красивым, русским, трехэтажным. Что-что, а уж матом Пуговкин ругается с особым удовольствием и вдохновением. Нет, если и он вышвырнет меня из своей жизни (если уже не вышвырнул) так же, как выкинул Билл, моя слабая психика расстроится окончательно. Я, конечно, не стану вены резать и таблетки глотать, но уйду в себя надолго. Вообще одна. Вот совсем-совсем одна. Как в старом добром анекдоте — пусть у ваших врагов все будет, всё-всё, что они хотят, а в записной книжке пусть будет записано всего три номера — ноль-один, ноль-два и ноль-три. А я даже туда позвонить не могу. Мама, забери отсюда свою блудную дочь. Обещаю, буду как все девчонки моего возраста — сидеть дома в Интернете и мечтать о принце. Нет, принца не надо, спасибо было. Не нужны мне больше принцы. Жила себе одна — спокойно, свободной от всех, куда хочу — туда лечу. Эх, мне бы волшебную палочку, я бы пожелала стереть твое имя из памяти. Даже думать его больно. Четыре буквы сплошной боли. Ты не существуешь! Ты мираж! Исчезни! Чур меня, чур…