Потом они с чувством выполненного долга шли домой.
Когда дяди-полицейские интересовались у Марка, кем он станет, мальчик отвечал с детской откровенностью всегда одно и то же:
— Полицейским.
Это безумно смешило их. Но его намерения были серьезными. После средней школы он пошел отнюдь не в колледж, как мечталось отцу, а на полицейские курсы.
Из него вышел хороший полицейский, настоящий полицейский. Трудные подростки, терроризировавшие всех вокруг и торчащие группками в подворотнях на страх случайным прохожим, удирали сломя голову при его появлении и постепенно вовсе повывелись на его участке. Он никогда не использовал ребенка для получения мелких взяток, как делал его отец, спуская за эти дешевые подачки лавочникам нарушение санитарных норм или правил парковки автомобиля. Ничего подобного — свою дань Марк Макклоски взымал собственноручно, считая, что эти деньги он просто заработал. Службу он отбывал добросовестнейшим образом, не тратя время дежурства ни на посещение кинотеатров, ни на ужин в ресторане, что зачастую позволяли себе его коллеги, особенно в холодные зимние вечера. Он действительно охранял покой своего участка, и стоило хулигану или пьянчужке забрести в его пределы, их вышвыривала железная рука. Возобновлять попытки нарушители, как правило, не осмеливались, что высоко ценилось торговцами и мелкими предпринимателями. Такая полиция заслуживала в их глазах всяческой поддержки.
Его любовь к порядку помогла выстроить целую систему отношений и схему платежей, от которой он, надо отдать ему должное, не отступал. Зачем ему лишнее? Он был все-таки честным полицейским, по-своему честным, но это устраивало и окружающих, и начальство. Во всяком случае, все чины он получал вовремя.
Из четырех его сыновей ни один не пошел служить в полицию: все четверо поступили в университет. К тому времени Макклоски уже перерос по званию своего родителя, став лейтенантом, а потом и капитаном. Но учить сразу четырех сыновей, чтобы при этом они ни в чем не знали отказа, становилось все труднее, и о Макклоски пошла недобрая слава. Букмекеры на его участке вынуждены были откупаться от закона куда дороже, чем в других районах Нью-Йорка. Макклоски теперь откровенно называли хапугой, но сам он не видел в том ничего предосудительного. Раз полицейский департамент не платит своим сотрудникам достаточно, чтобы они могли должным образом содержать семью, кто-то это должен компенсировать. Ведь он обеспечивал защиту от всякой шушеры в пределах зоны влияния и не раз рисковал собственной жизнью, вступая в бой врукопашную или с оружием в руках против матерых преступников. Он сделал мирным свой уголок города, и — черт побери! — неужели жалкая сотня в конверте, которую ему вручали еженедельно, была слишком большой платой за покой и безопасность?