«Мария Сергеевна не дура», - подумал в сердечной горячке исповедник, - «она за геолога-бродягу не выйдет. Чем её, интеллектуалку, здесь развлекать? На охоту, идиот, вздумал утащить! Там она тебя и пристрелит с отчаянья. На рыбалку? Утопит в речной канаве от безысходности. По тайге намерился потаскать? Может, и согласится разок, да и то, если на лошадях, без комаров. Будет она тебе томиться, ждать по редким вечерам, держи карман шире! В худой самодеятельности предложить корпеть? Одно расстройство для профессионала. Хотела, вот, приехать посмотреть на тебя здесь – приедет, посмотрит и ужаснётся! Права Зинаида – женщине нужен город.
- Куда пойдёшь работать?
Николай перевернулся на бок, коротко и облегчённо вздохнул, поняв, что неприятная часть разговора закончилась и закончилась удачно, взглянул виноватыми глазами на уважаемого руководителя.
- Всё равно, лишь бы не было скандалов. – Помолчал и высказался более определённо: - Думаю попытать себя в руднике или на стройках. – Ещё помолчал и добавил чуть слышно: - Там и платят хорошо, не то, что у нас.
«С этого бы и начинал!» - зло подумал Иван Всеволодович.
- Вали, удерживать не буду, – и громче, и злее, чем надо: - Вместе с Зинаидой! - Встал, оделся и вышел наружу, охлаждаясь от обиды.
Падал густой крупный снег, изредка срываемый порывами ветра в снежную круговерть. Из густо дымящей бани доносились довольные задорные голоса и незлобивая матерщина. Всё вокруг было белым-бело, и деревья стояли побелённые снегом – красота неимоверная, такой не увидишь даже в компьютерном обмане диснеевских мультфильмов. Подняв лицо вверх, подставил его, уже заросшее баками и бородой, пушистым снежинкам, глубоко и удовлетворённо вздохнул и взялся за колун. Жизнь продолжается, господа геологи!
С размаху саданул по виноватой толстенной чурке, развалив её надвое. Нет лучшего лекарства от хандры, чем рубка дров. Если вдруг приживётся в Москве, то придётся заказывать на зиму машину чурок, и будет он колоть их в тесном московском дворике, заставленном иномарками и огороженном высотками, удивляя торчащих в окнах пенсионеров. Иван Всеволодович улыбнулся, представив себе эту нереальную сцену. А Марии Сергеевне достанется роль сбытчика плодов от стресса. Николая, конечно, жаль, но Иван Всеволодович не терпел предателей любимого дела даже на нюх и расставался с ними без сожаления. Зинаида, конечно, вымотает из него ослабшие от постоянных уступок нервишки, оторвёт от дела, которое ему по силам и по нраву, и окажется парень в воздухе, потеряет ориентиры и связь с геракловой землёй, превратится в тряпку, полощущуюся на бытовом ветру во все стороны, а заносчивая баба вытрет о неудачника ноги и выставит за дверь. Тогда-то он и вернётся в геологию, на путь свой, но уже не геологом, а бичом, прячущимся от жизни. И предостеречь его от такого финала нельзя – не поверит, каждый должен сам преодолевать судьбоносные испытания, только собственный опыт ценится в нашей жизни. Стало жарко. Дровосек сбросил ватник, шапку и с ещё большим остервенением принялся за физиотерапию. Нет и нет, нельзя двоим, безмерно увлечённым разными делами, объединяться – дороги их будут расходиться всё больше и больше, и в конце концов, находясь рядом, они потеряют друг друга из вида и разбегутся. Так что – прощайте, Мария Сергеевна, прощайте и не томите раненую душу. Из баньки выскочили трое голышей с загорелыми по локоть руками и шеями и девственно белыми телами, не знающими лучей солнца, выбежали и – в сугроб. Закопошились там с отчаянными и восторженными матерными воплями, обсыпая друг друга снегом, а обварившись снегом до красноты, разом вскочили и опрометью убежали в жар. Иван Всеволодович, расслабляясь, невольно расхохотался: как мало надо обычному человеку, не развращённому расцивилизованным интеллектом. Проще надо жить! Не журись, старшой, ещё не вечер!