Во дворике возле сарая происходила обыкновенная больничная возня – бегали санитары, ковыляли раненые, полоскалось на ветру растянутое на веревках рваное белье. Парнишка-санитар гонялся за единственной курицей, лавируя между солдатами и прибывающими машинами. Выпучив глаза, куда-то несся усатый военфельдшер, выдворивший штрафника из амбара. Заметив Белоконя, врач бросился к нему. Оказалось, что его ищут особисты.
– Какое счастье, – невесело сказал Белоконь. – А я все думал, куда бы мне податься.
Фельдшер привел его к открытому «газику» без дверец. Рядом с водителем на солнце изнывал рыхлый майор НКВД.
– Рядовой штрафного батальона Василий Белоконев? – лениво спросил он.
– Никак нет. Василий Белоконь, и.о. начштаба.
– «Ио»! Иго-го! – передразнил рыхлый энкавэдэшник. – Быстро в машину!
– Товарищ майор, так вам, наверно, не я нужен, – сказал Белоконь.
– Ты, штрафная морда, ты. Залазь уже, а не то разозлюсь.
Белоконь забрался в «газик» и сел позади майора.
* * *
Его привезли на просторный двор с большим деревянным домом и парой перекошенных пристроек. Майор поднялся на крытую веранду, Белоконь вошел следом.
– Побудь пока здесь, – бросил энкавэдэшник и скрылся внутри дома.
За грубым столом на веранде сидели Ладо Гвишиани и Смирнов. Горец потягивал трубку, а бессмертный разведчик собирал «шмайссер». На табуретах расположились трое незнакомых красноармейцев.
– Конский, ты?! – сказал Смирнов, щелкнув автоматным магазином. – Ну, дела!..
Ладо молча поднялся, подошел к Белоконю и крепко его обнял.
– Салют, капитан! – сказал ему Белоконь.
– Здравствуй, брат! – откликнулся Гвишиани.
Он представил Белоконя сидящим на табуретах: «Мой брат, смэлый герой штрафного батальона», – и пригласил его за стол. Белоконь пожал руки другим военным, забрался на лавку. Он успел заметить, что ни у кого из присутствующих на веранде не было петлиц на воротнике. А снаружи прохаживались двое часовых с автоматами…
Три красноармейца, лица которых были для Белоконя новыми, не были штрафниками. Ковальчук, Лысенко и Телятин. Третья фамилия показалась знакомой, а когда боец сказал, что последние пару месяцев служил в медсанчасти, Белоконь признал в нем санитара-анестезиолога. Того самого, который укладывал раненых дубиной в полевом госпитале на той стороне Дона.
Оказалось, что до госпиталя Телятин был разведчиком – не диверсионного направления, как Смирнов, а из войсковой разведки. Попал к медикам по ранению, а его дивизия тем временем сгинула в котле. Хирурги выписали Телятина к себе санитаром, и вскоре у него стали происходить странные припадки неуемного веселья. Выходило так, что его не согнула разведка, но надломила санчасть. На веранде Телятин держался вполне вменяемо, но, присмотревшись к его глазам, Белоконь различил в них затаившуюся сумасшедшинку.