* * *
Последняя встреча с доктором Левингтон, которая сообщила, что собиралась звонить мне, узнать, как обстоят дела с моей амнезией, «но представляете, как забавно — забыла! Какой всё-таки удивительный орган — человеческий мозг!» Мы поболтали немного, потом она спросила, не появилось ли новых важных воспоминаний. Но я, поколебавшись, решительно ответил: «Нет, никаких». Самое любопытное, что, наверное, стоило бы ей рассказать, ведь из всех воспоминаний это первое, которое возникло, а потом опять пропало. Я ясно помнил момент, когда вспомнил об измене, но сейчас отношения с Иоландой, поездка в Париж представлялись просто каким-то размытым пятном. Как будто подсознание решило, что бестактно задерживаться на столь постыдном эпизоде.
Керамическая голова на столе доктора, судя по всему, пережила катастрофу — была расколота, а потом кое-как склеена.
В итоге доктор Левингтон объявила:
— Что ж, полагаю, мы больше ничего не можем для вас сделать. Ступайте и спокойно живите всю оставшуюся жизнь.
Я давно уже решил, что обязательно загляну к Бернарду, как только окажусь в больнице. Надо было зайти раньше, но из-за своей житейской суматохи я так и не выбрался до сих пор. Прямо слышу, как он усмехается: «Лучше поздно, чем никогда!»
— Бернард? — рассеянно переспросила доктор Левингтон, когда я поинтересовался, где могу его найти.
— Ну, помните, Бернард? Болтливый такой мужик, лежал на соседней койке. У него была опухоль мозга, но он всё говорил, что не позволит ей себя прикончить.
— А, да, этот! Нет, боюсь, вы не сможете с ним повидаться.
— Его выписали?
— Нет. Он умер.
* * *
На четвёртый день чистилища мне позвонил отец Мэдди. Рон предложил встретиться в «Гуманитарном кафе» в Британской библиотеке. Он не сказал зачем, но выбор места несколько обнадёживал. Если он собирался начистить мне физиономию за оскорбление дочери, Британская библиотека — не самое подходящее для этого место.
Я не бывал прежде в этом святилище культуры и, пересекая просторную площадь, чувствовал себя юным студентом. На меня сверху вниз смотрела огромная бронзовая статуя. «Иссак Ньютон, по рисунку Уильяма Блейка» — два выдающихся ума на противоположной стороне шкалы по отношению к моему ненадёжному клочку студенистой плоти. Наверху эскалатора открывался вид на застеклённое хранилище. Миллионы книг, все знания человечества заключены здесь, и чувство благоговения охватило меня. Отовсюду звучали приглушенные перешёптывания студентов и академиков.
Рон уже ждал меня и поднялся навстречу пожать руку. Никакой враждебности от него не исходило, но мне всё равно неловко было смотреть ему в глаза.