— Вы больше не видали того человека, который следил за нами?
Он вздрогнул от этого быстрого, свистящего шепота и ответил, что, по всей вероятности, ошибся.
— Если кто-нибудь и был, — подумала она вслух, — это могла ()ыть только жена трактирщика…
— Мистрис Шомберг? — спросил удивленный Гейст.
— Да. Еще одна, которой по ночам не спится. Почему? Вы не догадываетесь почему? Потому что она, конечно, видит все, что происходит. Это чудовище даже не пытается таиться от нее. 1 хли только бы у нее был хоть малейший признак ума! Она зна — с-г также и то, что я чувствую, но она слишком запугана, чтобы посмотреть ему в лицо, не говоря уже о том, чтобы раскрыть |ют. Он послал бы ее к черту.
Гейст помолчал. Нечего было и думать об открытом столкновении с трактирщиком. Сама мысль об этом ужасала его. Он постарался осторожным шепотом объяснить девушке, что при данном положении вещей официальный отъезд встретит сопротивление. Она слушала объяснения Гейста с тревогой, сжимая время от времени его руку, которую разыскала в темноте.
— Я уже сказал вам: я недостаточно богат, чтобы вас купить; поэтому я вас украду, как только смогу подготовить наше бегство. До тех пор было бы катастрофой, если бы нас увидали вместе ночью. Сегодня я, кажется, ошибся, но если, как вы говорите, эта несчастная мистрис Шомберг не спит по ночам, надо быть осторожными. Она может рассказать своему мужу.
Пока он говорил, девушка высвободилась из его объятий, но все еще сжимала его руку.
— О нет, — возразила она со спокойной уверенностью, — я вам говорю, что она не смеет рта раскрыть перед ним. Но она не так глупа, как кажется с виду. Она бы нас не выдала. Она могла бы сделать что-нибудь получше. Она помогла бы нам — вот что бы она сделала, если она вообще смела что-нибудь делать.
— Мне кажется, вы хорошо уясняете себе положение вещей, — проговорил Гейст и в благодарность за этот комплимент получил долгий, горячий поцелуй.
Он почувствовал, что расстаться с нею не так легко, как он предполагал.
— Честное слово, — сказал он, прощаясь. — Я даже не знаю вашего имени.
— Правда? Меня зовут Альма. Не знаю почему. Это глупое имя. Еще Мадлен. Это все равно. Вы будете называть меня так, как вам понравится. Вот хорошо! Вы мне дадите имя. Поищите такое, которое вы любите; что-нибудь совсем новое. Ах, как бы я хотела забыть все, что было до этого времени! Забыть так, как забываешь дурной сон со всеми его ужасами. Я попробую.
— Правда? — спросил он шепотом. — Это не невозможно? Я знаю, что женщины легко забывают то, что умаляет их в их собственных глазах.