Мальчики, живущие наверху, больше не были моими братьями. Сначала они еще пытались меня хоть как-то подбодрить. Но летом 1972 года, очевидно, решили, что бить меня куда веселее. Судя по всему, им тоже понравилось командовать семейным рабом. Когда мальчики подходили ко мне, мое сердце превращалось в камень, и вся накопленная ненависть отражалась на лице. Чтобы хоть как-то отомстить за бесконечные унижения, я периодически шипел сквозь зубы разнообразные оскорбления, когда кто-нибудь из них с важным видом проходил мимо меня. Уверен, никто меня не слышал. Я начал презирать соседей, родственников, всех, кто знал, в каких условиях я живу, — и молчал. Мне ничего не осталось, кроме ненависти.
В глубине души себя я ненавидел больше, чем кого-либо. Постепенно я начал верить, что действительно виноват во всем происходящем — ведь я не пытался остановить это и просто терпел. Я хотел то, что было у других, но не мог получить — и ненавидел их. Я хотел быть сильным, но прекрасно осознавал, что в душе я тряпка. У меня не хватало смелости пойти против ведьмы, так что я заслужил все наказания и унижения. Долгие годы она промывала мне мозги, заставляя кричать: «Я ненавижу себя! Я ненавижу себя!» И ее усилия вполне окупились. За несколько недель до начала пятого класса я ненавидел себя настолько, что хотел умереть.
Школа перестала быть островком спасения. Я пытался сосредоточиться на уроках, но сдерживаемая ярость всегда вырывалась в самый неподходящий момент. Однажды в пятницу (это случилось зимой 1973 года), без каких-либо видимых причин, я вскочил и выбежал из класса, крича на всех, кто попадался мне на пути. Я хлопнул дверью так, что из нее чуть не вылетело стекло. В туалете я изо всех сил колотил кулаком по плитке до тех пор, пока окончательно не выдохся. Тогда я сполз на пол и начал молиться, чтобы случилось чудо. И конечно, чуда не произошло.
Я даже не могу сказать, что в школе мне приходилось легче, чем в сумасшедшем доме моей матери. Поскольку я был изгоем, другие ученики на переменах довершали то, что не успевала закончить ведьма. Особенно старался Клиффорд — школьный задира. Он ловил меня после уроков, когда я бежал домой, и избивал, чтобы покрасоваться перед друзьями. Мне оставалось только падать на землю, прикрывая голову, пока Клиффорд и его банда развлекались, пиная меня что есть силы.
Моя одноклассница Эгги была мучительницей другого типа. Каждый день она придумывала новые, более изощренные способы показать, до какой степени я ей противен и как она хочет, чтобы я «сдох». Ее стиль можно было назвать «безграничным снобизмом». Эгги была предводительницей небольшой группы девочек. Помимо ежедневной травли меня, они занимались в основном тем, что хвастались новой одеждой. Судя по всему, других интересов у них не было. Я всегда знал, что Эгги меня терпеть не может, но только в последний день четвертого класса выяснил до какой степени. Мама Эгги была нашим классным руководителем. Накануне каникул Эгги пришла в школу, всем своим видом показывая, что ее сейчас стошнит: «Дэвид Пельцер-вонюльцер будет учиться в моем классе в следующем году!» Действительно, Эгги считала, что день прожит зря, если она не высказывала какое-нибудь едкое замечание в мой адрес.