Она натянуто улыбнулась его выходке.
От факелов и канделябров исходил невыносимый жар. В застывшем воздухе висел тяжелый запах вина и приправ. Вокруг продолжали петь и пить.
Анжелика приложила пальцы к вискам. Они были влажными. «Что это со мной? — подумала она. — Мне кажется, я сейчас взорвусь и закричу от ненависти. Почему?.. Отец счастлив. Он выдает меня замуж почти по-королевски. Тетушки ликуют. Граф де Пейрак послал им ожерелья из драгоценных камней с Пиренейских гор и множество всяких безделушек. Мои братья и сестры получат хорошее воспитание. А я, на что мне жаловаться? В монастыре нас всегда предостерегали против романтических грез. Знатный и богатый муж — разве не к этому должна стремиться девушка благородного происхождения?»
Она дрожала, словно выбившаяся из сил лошадь. Впрочем, Анжелика не чувствовала усталости. Просто это была нервная реакция, протест всего ее существа, которое не выдержало и взбунтовалось в самый неожиданный момент. «Страх ли это? Еще эти истории кормилицы, которая во всем готова увидеть дьявольские проделки. Почему я должна ей верить? Она всегда была склонна к преувеличению. Ни Молин, ни отец никогда не скрывали от меня, что граф де Пейрак — ученый. Но заключить из этого, что он устраивает бог весть какие демонические оргии, это уж слишком. И потом, если бы кормилица действительно подозревала, что я могу попасть в руки такому чудовищу, она бы не отпустила меня. Нет, я ничего не боюсь. Я не верю этому».
Сидящий рядом с ней маркиз д'Андижос, повязав салфетку, держал в одной руке сочный трюфель, а в другой — бокал бордоского вина. Немного охрипшим голосом с небольшим акцентом, то и дело удовлетворенно икая, он декламировал:
— О божественный трюфель! Благодетель влюбленных! Влей же в мои вены любовный трепет! Я буду ласкать мою подружку до зари!
«Вот оно, — поняла вдруг Анжелика, — вот то, на что я никогда не соглашусь и не смогу вынести».
У нее перед глазами встал образ уродливого и страшного сеньора, чьей законной добычей она стала. В ночной тишине в далеком Лангедоке этот пугающий незнакомец будет ее полным властителем. Она может кричать, звать на помощь, умолять, но никто не придет. Он купил ее, ее продали. И так будет до конца ее дней!
«Вот что думают люди, но не говорят открыто, вот о чем, возможно, шепчутся на кухне слуги и служанки. Вот почему жалость ко мне читается в глазах этих музыкантов с юга и этого милого Энрико с вьющимися волосами, который так искусно бьет в тамбурин. А впрочем, лицемерие куда сильнее жалости. Одного человека принесли в жертву, зато сколько довольных! Золото и вино текут рекой! И какое кому дело до того, что там потом произойдет между их господином и мной! Ну нет, клянусь, никогда он до меня не дотронется…»