— Поздравляю! — сказала та, размышляя, имеет ли смысл сделать французский маникюр, учитывая ее грязную работу. — Прости, что меня там не было, но я же не знала…
— Не страшно, но больше так не делай, — сказала на это Фрэнси. — Как все прошло с Ханнесом?
— Он все понял.
— Приезжай ко мне домой завтра к пяти.
— Ты не останешься в роддоме?
— Не-а… мне здесь не нравится. Кровь и крики. Я этого не выношу.
— Да, знаю. Как она?
— Кто?
— Твоя дочь.
— Спасибо, замечательно. Она тут со мной. Слышишь ее?
Крошка Мари прижала трубку плотнее к уху, и ей показалось, что она слышит сопение малышки. От счастья она заплакала.
— Я люблю тебя, Фрэнси, — всхлипывала она.
— Можно без этих нежностей? — рассердилась Фрэнси и тоже заплакала.
— Ну, правда…
— И я тебя.
— Что?!
— Я тебя тоже люблю.
Обе повесили трубку. Фрэнси взглянула на дочь. «Определенно, Бэлль», — подумала она и утерла слезы.
2
Один коп, одна рука, один сын
Каждый раз, кормя грудью малышку Бэлль, Фрэнси приходили в голову две мысли.
1. Черт, как меня распирает от гордости!
2. В глубине души все люди до конца жизни остаются младенцами, потому что не могут наесться и всегда хотят больше.
— Люди такие ненасытные, — говорила она. — Все потому, что беспокоятся: вдруг что-то случится, и они лишатся всего. Даже миллиардер может сидеть и пересчитывать гроши, потому что опасается какой-нибудь катастрофы. И только на смертном одре можно быть уверенным в том, что прожил жизнь и все, что необходимо для этой жизни, у тебя под рукой. Человек никогда не бывает доволен, но именно это и ставит нас над животными. Если бы мы вели себя как кошки, которые целыми днями греются, лежа на солнышке, и при этом совершенно счастливы, то на этой планете не было бы никакого развития. Не было бы, например, никаких нелегальных притонов, вот скука?
— Да, так-то оно так, но… — вторил ей Юханссон, развалившись в кресле напротив Фрэнси и пытаясь изобразить то блаженство, то беспокойство. Блаженство — потому что вид очаровательной Бэлль навевал ему мечты о продолжении рода, а беспокойство — потому что он волновался, что скажет Фрэнси по поводу его все возраставшего долга.
— Что «но»? — спросила Фрэнси.
— Я знаю много таких, кто вполне доволен.
— Копни поглубже — и увидишь. Я могу по пальцам сосчитать тех, кого мне не удалось подкупить. Остальные очень быстро откладывали в сторонку все свои нравственные принципы, как только я заводила речь о деньгах. Например, ты.
— Но я не забываю о нравственности!
— Тогда тебе не было бы так трудно прекратить проигрывать деньги. К тому же мои. Скажи, разве нравственно проигрывать чужие деньги?