— Подожди. — Женщина выпрыгнула в окно, чем в немалой степени удивила Федора Степановича, подняла ребенка и передала его мужу.
Вершков, пока дожидался возвращения жены, развернул младенца.
— Мальчик, — раздался нежный голос жены за спиной. — Мы усыновим его.
— Это сложно, мы обязаны заявить, что его подкинули нам, — уже не возражал, а больше констатировал факт первый секретарь обкома партии.
— Мы никому не сознаемся, что его подкинули, ты оформишь документы, что я сама родила мальчика.
— Но вдруг…
— Никакого вдруг. Если ты имеешь в виду его настоящих родителей, то они сами добровольно избавились от малыша. А что касается документов — хозяин ты здесь или не хозяин? — Она взяла голенького ребеночка на руки, прижала к себе — он успокоился. — Сыночек мой.
— Но что подумают окружающие? — Хотя сам Федор Степанович давно согласился с женой, в нем еще говорила осторожность.
— Тебе предлагали должность в министерстве, и ты отказался. Звони в Москву и немедленно соглашайся, — предложила супруга.
— Пусть будет по-твоему, — сдался муж…
Через две недели чета Вершковых отбыла в Москву. На руках Инги Сидоровны был грудной ребенок — Вершков Александр Федорович.
Алексея арестовали сразу, как только он сделал заявление — признание в убийстве.
Суд вынес приговор — четыре года лишения свободы в исправительно-трудовой колонии для несовершеннолетних. Короткое свидание с матерью в перерыве заседания суда, слезы Светы Мухиной во время чтения приговора и монотонный, официальный голос судьи надолго врезались в память подростка. Депрессия, которая была у него первые несколько дней после трагедии, прошла, и он, анализируя события своим юношеским умом, пришел к выводу, что поступил правильно…
После выполнения всех формальностей Алексея Казакова отвели в барак, расположенный на территории колонии. Днем осужденные находились на работе и на учебе, поэтому там никого не было, кроме дежурного, который мыл полы. Конвойный сказал, что Алексей может выбрать свободную койку и отдохнуть, а с завтрашнего дня он поступает в распоряжение отрядного — старшего лейтенанта Мирошниченко, которого известят о прибытии новичка.
Алексей бросил полученные простыни и наволочку на свободную койку в углу казармы, открыл тумбочку, расположенную между двухъярусными кроватями, и принялся выкладывать из рюкзака свои немудреные пожитки из тех, что разрешили взять с собой в администрации колонии.
— Это место занято, — услышал он голос дежурного.
— Кем? — удивился новичок. — Здесь же нет постели.
— Диксоном, — заявил дежурный, примерно одного возраста с Казаковым.